Носом к обоям. Я! Учащийся первого класса советской школы! Без пяти минут октябренок, надежда отечественной спортивной гимнастики и тот, кто читает быстрее всех своих сверстников!

Это если не учитывать, что, кроме всего прочего, я еще подполковник запаса воспитательных структур, педагог и общественник в… прошлом… или в будущем. Не столь важно. И как самого последнего дошкольника!

Позор!

Мать так и сказала: «Раз как маленький не бережешь одежду, будешь и наказан, как маленький!»

Я уже говорил, что моя мама обожает наказывать с фантазией? Спорная, между прочим, методология в плане последствий для детской психики. Пару лет назад за раскраску гуашью двухлетнего Василия меня раздели догола и выставили на лестничную клетку. Под предлогом недопустимости издевательств над беззащитным существом. «Понравится тебе быть беспомощным? Попробуй! Может, поймешь». Вот я орал тогда! Соседи сбежались.

А в прошлом году, когда я поджег деревянный забор у одного частника, мать не ругалась. Молча привела меня домой, усадила перед собой, зажгла спичку и погасила ее о мою голую ляжку. У меня тогда уши заложило от собственного крика. «Понял теперь, что с огнем шутки плохи?»

Понять-то я ее понял, но, если быть до конца честным, все эти экзерсисы любви к матери не добавляли. Тем более что подобные наказания в отношении младшего брата почему-то не практиковались. Экспериментировали исключительно на мне. Василия берегли для более высоких свершений.

Вот, кстати, и он. Заглядывает в комнату, где я стою. Сейчас побежит стучать, что я отвернулся от стенки. Контроль за исполнением наказаний. Наивный. Сам же и огребет за ябедничество. Матери и так не по себе от моей покладистости. Раньше я орал бы, брыкался, психовал, но в угол не стал бы ни за что. А сейчас – молча развернулся и пошел нести свой крест.

Надо было подумать…

Что получается? Цепочка вырисовывалась очевидная. Инспекторша – Румын – Чистый – Данила. Причем Румын тут – явный курьер, «челнок», как проговорился старый зэк. Ну да, судя по перстням, в контакт с органами ему входить западло. Итак, по наводке инспекторши, скорей всего, именно дед и зачищает Данилу. Мотивы мне неизвестны. Вероятно, это как-то связано с утерей схрона, в котором наверняка были очень интересные вещи. Подобные найденной кассете. Мало информации для анализа…

Теперь – я. Чем-то я кому-то очень сильно помешал. Или встревожил. В опорном пункте инспекторша видела меня в первый раз. Это бесспорно. А вечером уже дает курьеру задание на зачистку. Почему так круто? Я потрогал шишку на затылке.

А ведь я был на краю! Причем дважды. Первый раз – там, в раздевалке. А если бы не решил сегодня проследить за Румыном – завтра бы свернули шею где-нибудь в темном углу. И не пикнул бы. Интересные дела творятся тут, в моем беззаботном детстве!

В дверях появляется мать. Руки в боки, только я прекрасно вижу, что она уже остыла. Не исключено даже легкое раскаяние.

– Ты все понял?

О! Это очень важное в нашей семье слово – «понял». Я должен проникнуться, зарубить себе на носу, сделать выводы и все нужное «понять». На будущее. Во избежание рецидивов.

– Понял, – говорю искренне, – почти ВСЕ понял. Можно идти спать?

Завтра утром нештатная встреча с Сатурном. Нужно быть в форме.

– Иди.

Румын все-таки пришел.

Значит, мой побег из раздевалки бандиты не расценили как спасение собственной жизни, а списали на детскую непосредственность. А в целом – все-таки поверили. Ну, как-то так я и предполагал, планируя вместе с Ириной наши дальнейшие действия.

Внимательно оглядываю диспозицию.

По идее старого зэка здесь быть не должно – уж больно осторожен. Хотя полностью исключать эту возможность нельзя. Пока не видно.

Оживленная детвора с шумным гомоном постепенно втягивается во двор школы. Малышня сразу двигает по лестнице к входу, кто постарше – кучкуются перед крыльцом для солидности, здороваются за руку, хлопают друг друга по плечам. За углом справа мелькают клочки сигаретного дыма. Румын тоже курит, стоя у кирпичного столбика входных ворот. Там, где недавно поджидала меня пионерская банда.

«Выперся, хрен сотрешь, – зло думаю я, – конспиратор недоделанный».

Видно было, что Румыну очень не хочется лажануться и пропустить цель, поэтому, с трудом разглядев меня в толпе первоклашек, он грозит кулаком и всем видом, жестами и мимикой начинает показывать: «Ну, давай, давай! Где он?»

Я киваю и медленно шаркаю к нему, преодолевая бело-красно-сине-коричневое течение школьного планктона.

– Ну ты че, шкет! – выпячивая глаза, шипит нетерпеливый клиент. – Где он? Давай показывай, не тормози!

Я встаю слева от него боком, засовываю руки в карманы брюк и начинаю неторопливо пинать каменный бордюр.

– Слушай, Румын. А ты и вправду дурак. Стой, не дергайся! Папу надо было слушать. Чистый знает, что говорит…

– Ты… гр… чего?

Я вздыхаю и оглядываюсь на школу. Курильщики за углом уже освободили пустырь и вяло тянутся на уроки. Звонко заверещал школьный звонок, и те, кто шел, рванули с высокого старта. Пора.

– Пойдем, чудо! Покажу тебе Караваева.

И медленно направляюсь вдоль школы к излюбленному месту школьных хулиганов. Румын, оглушенный моей наглостью и трясущийся от бешенства, двигает за мной, не забыв привычно раскидывать колени на ходу. Я хмыкаю.

– Ну… ты… шкет… – У него клокотало. – Ну…

«…Заяц, погоди!» – додумываю я и подвожу черту почтенному собранию:

– Вот и пришли.

Румыну звонко засвечивают между глаз.

Любопытный удар.

Легкий, сочный. Ладошкой. У Ирины ладошки маленькие, изящные, с длинными музыкальными пальчиками. Прелесть, а не девушка. Что интересно, парень сознание не потерял. Даже не покачнулся.

А стал… дураком. Как я и обещал. Вялый, безобидный, как телок. Повис на плечах Ирины и как пьяный поволочил ноги туда, куда его повели. А повели его к дальнему за школой забору, где огромные кусты, с которыми я скоро сроднюсь, наверное.

За забором, в один из проломов которого мы втискиваемся, петляет по тенистому склону узкая живописная улочка. Здесь даже на мотоцикле трудно проехать. Отсюда через балку видны заросли Исторического бульвара и купол Панорамы. А еще здесь много разбитых и заброшенных со времен войны домиков. «Развалки», как мы их тогда называли. Тут черта можно спрятать. И малышне лазить здесь категорически запрещено родителями всех мастей. Опасно. Только ведь все равно лазили. Бывало, и калечились под обломками очередного рухнувшего от ветхости перекрытия. Порой и насмерть, бывало…

Мрачные места.

В одну из руин этого хаоса мы и затаскиваем нашего клиента. От домика остались лишь обшарпанные унылые стены. Кусок крыши держится на честном слове только над дальней комнатенкой. Ни окон, ни дверей, разумеется, нет. Все завалено мусором, обломками мебели, осыпавшейся штукатуркой. Местами нагажено, в одном из углов явно когда-то жгли костер. Там валяются ящики из-под фруктов и мусора значительно меньше. Видимо, его просто отпинали ногами чуть в сторону для создания бичевского комфорта. Туда прямо на пол Ирина и усаживает Румына.