Они спустились с четвертого этажа в кухни. Дворецкий помогал госпоже Барнетт чистить картошку на ужин, под копченую пикшу.

— Чжан, — зычным голосом позвал старший инспектор, — идемте-ка с нами! Да-да, вот сюда. Прекрасно. Садитесь. Я говорю, сядьте. Вот так. А теперь скажите-ка, Чжан, в котором часу вы вчера легли спать?

— Мудрец знает только время для глубокого раздумья.

— Я не об этом! Прошу отвечать на вопрос.

— После ужина убирать со стола вместе с Бетти, потом относить тарелки и приборы в кухни. Потом спать.

Тут в разговор вступил сэр Айвори:

— Вы слышали, о чем говорил господин Брайан после пудинга?

Чжан, сильно смутившись, улыбнулся.

— Вэнь Чжан слышать, но не слушать.

— Тогда я напомню: господин Брайан объявил о своей помолвке с мисс Ли.

— Вэнь Чжан слышал.

— Потом он объявил, что собирается переезжать в Гринвич.

— Вэнь Чжан знает Гринвич. Обсерватория и парк, очень большой и очень красивый.

— А еще, как он сказал, кое-кто из друзей его предал.

— Это не слушал.

— Довольно! — воскликнул Форбс. — Вам бы следовало нам помогать. Иначе, вы уже слышали, я отправлю вас в Скотланд-Ярд.

— Господин Вэнь Чжан, — примирительным тоном продолжал сэр Айвори, — мне вот что хотелось бы знать: вы обычно приносили господину Брайану что-нибудь из напитков, перед тем как он ложился спать?

— Напитки? Какие напитки?

— Любые. Настои из трав, например.

— Брайан никогда не просил ничего такого.

— И вчера вечером тоже?

— Вэнь Чжан сказал — никогда. Луна портит напиток.

— А где в доме хранится аптечка?

— Там, где лекарства. В ванной комнате мадам Уоллес. И в ванной комнате Брайана.

— Брайан имел обыкновение пить какие-нибудь лекарства перед сном?

— У Брайана болеть желудок. Жечь. От воздуха, который раздувать. Брайан пил таблетки от жечь и от воздуха, который раздувать. Очень ему помогать.

Сэр Айвори воскликнул:

— Ну, конечно! Если Брайан привык сидеть перед сном, значит, у него была аэрофагия!

— Чжан! С кем это вы там разговариваете?

Женщина, только что появившаяся в кухнях, казалась огромной в тяжелом красном пеньюаре, который она носила с достоинством священника, облаченного в ризу. На ее худом желтоватом лице выделялись черные глаза — они смотрели решительно и властно.

— А вы, господа, кто такие?

Это была хозяйка дома, вдова лорда Роберта, мать Брайана, госпожа Джейн Уоллес. Конечно, она только недавно встала, едва накрасилась, поправила прическу и снизошла из своих покоев с твердым намерением взять бразды правления замком в свои руки.

— Это же недопустимо! По какому праву врач, которого я совсем не знаю, заставил меня спать? Как будто я сама не в состоянии решать, что мне делать!

— Госпожа Уоллес, я полагаю… — проговорил Форбс удивленно и вместе с тем испугавшись столь нежданного появления. — Я Дуглас Форбс, старший инспектор Скотланд-Ярда.

— Что ж, мне не с чем вас поздравить. Вы расставили своих людей на всех этажах. Можно подумать, здесь теперь укрепленный лагерь.

— Необходимые следственные меры, мадам… А это сэр Малькольм Айвори, он был другом покойного лорда Роберта.

Отношение Джейн Уоллес тотчас изменилось.

— Ах да, сэр Малькольм Айвори! В самом деле, муж рассказывал о вас. Вы состояли в одном клубе, не так ли?

— В Клубе графоманов, мадам…

Она с понимающим видом кивнула и, уже обращаясь к дворецкому, сказала:

— Ну что вы тут застыли и смотрите? А вы, госпожа Барнетт?

— Мы хотели принести вам соболезнования, — низко поклонившись, сказала кухарка.

— Ну хорошо. Хорошо. Вы же знаете девиз Уоллесов: «Наперекор ветрам и волнам». Мы все должны быть достойны памяти лорда Уоллеса, а теперь и моего сына.

При упоминании имени Брайана голос ее слегка дрогнул, лицо же осталось бесстрастным, словно каменным.

— Идемте, господа. И прошу извинить меня за внешний вид. Виной тому ваш врач.

Они втроем спустились в будуар, и мадам Уоллес закрыла за собой дверь. Затем она села в одно из кресел, совершенно прямо, как будто рекомендуя обоим гостям сделать то же самое.

— Видите, как приходится обращаться со слугами… Нужно поддерживать свое положение даже в такие трагические минуты, хоть эта обязанность, увы, не из приятных. Но, честно признаться, я чувствую себя подавленной. Ведь я жила только ради сына. И вот его у меня отняли, и как — таким отвратительным, недостойным образом! Отныне я буду жить только местью в память о нем. Где-то он теперь? Что с ним сделали?

— Мы вам сообщим, как только покончим кое с какими формальностями… понимаете… — в глубоком смущении проговорил старший инспектор.

— Мадам, — сказал сэр Айвори, — в память о моем почтении к лорду Роберту я принял предложение Скотланд-Ярда участвовать в этом дознании. У меня нет ни малейшего желания вмешиваться в дела семьи, являющей собой гордость Англии.

Мадам Уоллес достала из рукава платок и, утерев глаза, спросила:

— Вы уже опросили гостей? Они вне всяких подозрений, ручаюсь.

— К сожалению, убийца в замке, — сказал старший инспектор. — Из дома никто не выходил после…

— После смерти моего мальчика? Откуда вы знаете?

— На снегу вокруг замка нет никаких следов.

— Ясно. О, вы все стоите. Присаживайтесь, господа.

— Госпожа Уоллес, — начал сэр Айвори, — ваш сын страдал аэрофагией?

Женщина слегка вздрогнула — как видно, вопрос показался ей несколько странным.

— Он всегда был такой нервный, хотя с виду казался спокойным. Еще в детстве приходилось варить ему супы из ревеня.

— И поэтому он привык спать сидя?

— Понимаю, о чем вы. О положении Брайана в постели… Думаю, он тогда читал. Но скажите, господа, вы когда-нибудь видели такое? Чтобы человека застрелили из арбалета! Это так жестоко… И вот что я думаю: тот, кто совершил столь низкое преступление, ненормальный. Сумасшедший. И что значат все эти вещи на кровати сына? Точно знаю: мой Брайан не мог их туда положить. Да и зачем, скажите на милость? Он терпеть не мог всякий хлам.

— Мадам, вы наверняка заметили, что лицо у вашего сына было спокойное. Он глубоко спал, когда все случилось.

— Да, он не почувствовал боли. Даже ничего не заметил. И для меня это единственное утешение. Но все же — за что? Ведь никто не желал ему ни малейшего зла. Он был сама доброта.