– Ничего, купец, когда они нас сломают и к вам в Конфедерацию придут, тогда ты поверишь моим словам.

– Серьёзное заявление. Вы считаете, что готовится вторжение?

– Я не считаю, а знаю это. Пройдись по нашему городу, пообщайся с людьми, и увидишь, что за их спокойствием скрывается страх, и они готовы покинуть свои дома. Пройдёт год, два, может, и три, и здесь не останется никого.

– Потеря ста человек и зимние налёты дикарей не повод срываться с места.

– А-а-а! – Приходько устало махнул рукой. – Говорю же, что не могу объяснить всего того, что сейчас происходит. Вечером я пришлю к вашей стоянке беглецов из тех мест и командира дружины, переговорите с ними, если вас так интересует, что же происходит в тех местах, и вы узнаете, кто таковы эти неоварвары.

Разговор с градоначальником был окончен, и мы, прогулявшись по городу, вернулись к своей стоянке. То, что услышали, пока не обсуждали, поскольку надо было обдумать слова местного правителя и выяснить, говорит ли он нам правду или, может быть, просто не хочет пускать наш караван с боеприпасами к Харькову по каким-то своим скрытым причинам.

Наступил вечер. Воины, приказчики и возницы получили увольнительную и в большинстве своём разбежались по Дебальцево – кто в кабак, кто в бордель, а кто просто пошёл по улицам погулять. На стоянке остались только восемь бойцов и старшие командиры нашего небольшого отряда – Татаринцев, Астахов, инженер Гуров и я.

– Идут, – прерывая наши молчаливые размышления у костра, сказал Астахов, и перед нами появились трое.

Первый – это командир местной дружины Брагин, с которым мы познакомились ещё на въезде в город. Лет около пятидесяти, абсолютно седой, лицо в глубоких морщинах, на непокрытой голове виден шрам от макушки до виска, кривой чертой пересекавший волосы. Второй – лысый парень, непомерно толстый и рыхлый, с виду обычный человек, а что-то в нём было не так. Третьим гостем оказалась девушка лет семнадцати с густыми чёрными как смоль волосами, волнами спадающими на грудь, и чёлкой, закрывающей лоб, выразительными глубокими глазами, цвета которых в сумерках я разглядеть не мог, и приятными тонкими чертами лица. Она была очень красива, но, как и в случае с парнем, в ней чувствовалось какое-то несоответствие, и создавалось впечатление, что разум этой девушки находится где-то очень далеко от своего тела.

– Вечер добрый, – поприветствовал нас Брагин и указал своим спутникам на брёвна, лежащие рядом с костром.

– Добрый. – Я ответил за всех присутствующих с нашей стороны и кивнул на парня с девушкой: – Это все, кто может что-то рассказать?

– Ну, – пожал плечами командир дружинников, – в общем-то все. Была ещё парочка мужиков, но они зимой в бою погибли. Больше из тех мест никто не выбирался.

– Ладно, что есть, и то хорошо. Кто начнёт?

– Анна, – Брагин обратился к девушке, которая с безучастным видом смотрела на костёр, – расскажи, что с тобой было.

Девушка беспокойно пошевелилась, оторвала взгляд от огня, рукой откинула волосы на затылок, и на её лбу мы увидели выжженный крест, только не тот, что у христиан используется, а другой, перевернутый и перечеркнутый косой чертой.

– Меня зовут Анна Ельцова, я из деревни Васильевка. Мы жили как и все, кто пережил Чёрное Время, выращивали картошку, овощи и держали скотину. В селе нас проживало немного, человек сто, мы были мирными людьми, никого не задевали и хотели только, чтобы нас не трогали и не беспокоили. Это произошло в начале осени, пять лет назад. Однажды я проснулась среди ночи от непонятного шороха, и сердце в предчувствии беды бешено застучало. Мои родители спали в соседней комнате, а два братика и сестричка со мной. Мне хотелось успокоиться, сказать себе, что шорох под окнами – только разыгравшееся воображение, но в этот момент что-то с силой ударило в дверь нашего дома. Вся семья проснулась, младшие заплакали, и дверь, которая не выдержала нескольких мощных ударов, упала внутрь комнаты. Отец схватил топор, лежащий под их с матерью кроватью, и бросился навстречу беде, и долго, может быть целую минуту, он сдерживал в узком проходе тех, кто хотел проникнуть к нам. Однако он был один, а врагов трое. Отец упал, и в доме появились вооруженные длинными ножами люди с размалёванными лицами. Так я впервые увидела «диких сектантов», которые называют себя Внуки Зари.

Ельцова на мгновение прервалась и снова посмотрела на огонь.

– Что было дальше, Анна, – поторопил её Брагин, – рассказывай.

– Моего отца убили, мать изнасиловали и распяли на стене дома, а нас, всех деревенских детей, собрали в кучу и повели в Харьков, откуда пришли разорители нашей деревни. В городе нас бросили в подвал с крысами и несколько дней не кормили. Ночью было холодно и страшно, а днём к нам приходили проповедники и вели разговоры о том, что прежний мир погиб из-за того, что люди верили в Дьявола, который назвался богом, а истинный наш создатель – Люцифер, Сын Зари. Мы плакали, просили еды, но, для того чтобы избавиться от лишений, нам надо было сказать, что мы верим в бога Люцифера и готовы служить ему там, где укажут проповедники, несущие свет истинной веры всем людям Земли. Через пять дней в подвале не осталось никого, кроме меня. Все пленники, включая моих родных, признали новую веру и согласились ей служить. Меня хотели убить, говорили, что я взрослая и ересь Христова крепко сидит во мне, но так сложилось, что я понравилась одному из проповедников, и, очистив меня знаком своего бога, он забрал меня с собой и сделал своей любовницей. Я и знать не знала, кто такой Христос и кто такие христиане, у нас в деревне ни во что не верили, хотя иногда просили Небо о дожде или мягкой зиме, но никого это не волновало, и теперь у меня на лбу клеймо. Два года я провела среди «диких сектантов», но потом нам с Павликом удалось бежать.

Одно из толстых сучьев, лежащее в костре, при этих словах Анны громко треснуло, и она испуганно оглянулась по сторонам. Парень, сидящий рядом с ней, прикоснулся к её плечу рукой. Успокоившись, девушка взглянула на Астахова, который сидел напротив, и спросила:

– Наверное, вам неинтересно всё, что я говорю?

– Конечно, жаль вашу деревушку и тебя жаль, но нам надо знать, кто такие эти Внуки Зари, – ответил капитан.

– Понимаю, спрашивайте, что вам нужно.

Астахов посмотрел на меня, я утвердительно кивнул.

– Какова их численность?

– Точно не знаю, но только в одном из кланов, том самом, в котором я жила, было четыре тысячи семьсот человек без учёта рабов.

– Кланы, значит, – протянул Астахов. – А сколько всего таких кланов?

– Тринадцать, три угла, три ромба, три квадрата, три круга и один звёздный. Каждый клан имеет свой цвет и условное обозначение, у каждого свои проповедники, воины, женщины, рожающие новых Внуков Зари, и рабы. Звёздный клан всегда находится на развалинах Харькова, они руководят всеми сектантами, они командиры, а остальные кланы занимаются расширением подконтрольных им земель, добычей пленников и исполнением приказов. Я сама слышала от Хаксы, проповедника, у которого была наложницей, что главная цель их, как они говорят, вселенского проекта – подчинить себе весь мир, и поэтому они должны постоянно двигаться вперёд, расширяться и не останавливаться. Ромбы идут на юг, их цель – Луганск, Донецк и Дебальцево, углы продвигаются на Полтаву и Днепропетровск, квадраты идут на Сумы, а круги – на Воронеж и Дон.