Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что хочешь, дубина, хоть стихи читай! Громко, монотонно и на другом языке. И не отвлекай меня».
Я положил ладонь Елке на грудь, поверх прикрывавшего рану окровавленного полотенца. Я видел, что Елке больно. И страшно. Но та старалась казаться стоиком, выдавливая на лице улыбку.
Да, нет, подумалось мне, не тридцать ей — гораздо меньше. Почему, когда тебе переваливает за сто, ты перестаешь замечать разницу между двадцатилетней и тридцатилетней женщиной?
Заклинания регенерации устремились в тело девушки, чередуясь со вспышками тепла на моем животе.
— Лежи спокойно! — потребовал я у Елки, заметив, что она собралась заговорить. — Не мешай.
Судорожно копался в памяти, подыскивая хоть какой-нибудь рифмованный текст.
Прикрыл глаза и громко сказал:
— Сионора!
А дальше продолжил на русском, с удивлением замечая, что говорю на нем с акцентом:
— Погиб поэт! — невольник чести — пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнул гордой головой!.. Сионора! …
«Ничего более жизнерадостного не вспомнил, дубина?»
«Отстань: слова могу забыть! Я учил этот стих еще в школе».
— Не вынесла душа поэта…
Я старался не смотреть на лицо Елки, не видеть кровь на ее губах и изумление во взгляде.
Почти каждое срабатывание руны совпадало с моим восклицанием «Сионора!».
— А ты полон неожиданностей, малыш, — сказала Елка.
Похоже, она начала понимать, что я лапаю ее грудь не ради собственного удовольствия (признаюсь, там и лапать-то особенно нечего было — максимум единичка). А может, стала исчезать боль.
— Я чо, правда, могу выжить? — спросила девушка.
— … Сионора!
Я нахмурился, всем своим видом показывая, что она меня отвлекает.
И стал говорить на полтона громче:
— Не вы ль сперва так злобно гнали его свободный, смелый дар и для потехи раздували чуть затаившийся пожар? Сионора! …
Улыбка на лице Елки появилась хоть и едва заметная, но вполне искренняя, благодарная. Во взгляде девушки мне почудился огонек надежды.
— Поняла, — сказала Елка. — Молчу.
Она снова прокашлялась, закусила губу и прикрыла глаза.
«Как там?» — спросил я.
«Не мешай, — ответил Ордош. — Выживет. Теперь мы ей даже кариес вылечим».
* * *
Липа вернулась в сопровождении Рябины.
Я отобрал у нее кувшин с вином и заставил Елку отпить из него половину. В лечении я понимаю мало. Но, решил, что увеличить количество жидкости в организме раненной не помешает: крови она потеряла прилично.
Елка послушно делала все, что я велел. Похоже, мой авторитет в ее глазах после стихотворения Лермонтова значительно вырос.
Пока девушка пила, я придерживал ее за спину. С удивлением понял, что за те дни, что знаком с Елкой, стал считать ее своей подругой. Неужели, после долгих лет одиночества я начинал именовать другом каждого, кто улыбнулся мне хоть пару раз?
Ряба порывалась позвать доктора. Но я сказал, что в этом больше нет необходимости.
— Сионора исцелила ее, — сказал я. — Богиня любит нас. И откликается на молитвы тех, кто любит ее.
Почему Ряба побледнела?
«Сотри с морды эту улыбочку! — сказал Ордош. — Она пугает женщин. Ты похож на психа».
С уверенностью фанатика, я пообещал, что завтра Елка будет чувствовать себя не хуже, чем сегодня утром. А сейчас ее лучше не беспокоить: организм девушки восстанавливается. Но было бы хорошо, если бы кто-нибудь из женщин помог Елке раздеться, протер ее тело влажным полотенцем, сменил окровавленную постель и уложил Елку спать.
— Я тебя люблю, Пупсик, — сказала Елка. — И твою богиню люблю. Всех вас люблю. А кошаков я пущу на фарш.
Елка улыбалась, как нормальная, здоровая пьяная женщина. И не кашляла — зевала.
Женщины засуетились, перестав, наконец, с опаской поглядывать на меня.
А я отправился обратно в кафе.
Я не рвался работать: хотел вернуть себе оставленный там фартук, в кармане которого лежали кофейные палочки. Очень не хотелось, чтобы мои зачарованные зубочистки попали в чужие руки.
«А ты неплохо проявил себя, во время нападения, Сигей, — сказал Ордош. — Для человека, в жизни которого на протяжении сотни лет не случалось более жутких событий, чем сбежавшее молоко — так и вовсе замечательно».
«Ты верно заметил, когда ранили Елку, у меня случилась истерика, — сказал я. — Чуть не наломал дров».
«Истерики бывают разными. Кто-то прячется под лавку и рыдает. А кто-то рвет на груди рубаху. Твоя истерика мне понравилась. Вот только она могла закончиться нашей смертью».
«Прости, — сказал я. — Забыл, что это не только мое тело. Не подумал о тебе».
«Хочешь сказать, что сам ты умереть не боишься?»
«Не хотелось бы, — признался я. — Я целых сто лет мечтал хотя бы порыбачить. А пока у меня получается только снова работать. Но… я умирал уже дважды. Почему я должен бояться третьего раза?»
«В третий раз воскрешать тебя будет некому».
«Что ж, сто двадцать лет жизни для человека — вполне нормально. Приличный срок. Не считаешь? А чувствовать себя трусом ради еще нескольких десятков лет я не желаю».
«Ты хороший человек, Сигей, — сказал Ордош. — Хоть и позоришь меня своими постоянными поклонами. Я рад, что познакомился с тобой. Даже, несмотря на то, что наше знакомство может оказаться недолгим».
«Взаимно, колдун. Ты тоже мне симпатичен. Хоть и убиваешь людей без сожаления. Я, кстати, думал, что ты и третью не пощадишь — ту, что смогла убежать».
«А с какой стати мне было ее убивать, дубина? — спросил Ордош. — Резерв маны к тому моменту мы заполнили под завязку. Зачем понапрасну переводить ресурсы?»
К своему удивлению я не увидел в кафе ни единого свободного места. Многочисленные женщины отреагировали на мое появление возбужденным гулом, подобно зрителям Колизея, узревшим появление гладиатора.
Никого не смущало то, что сегодня здесь стреляли, кого-то убили, и на глазах у посетителей происходила чертовщина.
Две девушки официантки, которым приходилось работать за четверых, не ходили, а бегали по залу, доставляя на столы заказы. Никогда раньше при виде меня они так не радовались. Они встретили меня, как спасителя. Смотрели на меня с такой надеждой, что сам того не желая, я надел фартук и впрягся в работу.
Кофе, кофе, кофе — гости словно соскучились по нему за те полчаса, что меня не было на рабочем месте.
За час до полуночи в кафе вошли три хмурые женщины с черными татуировками змей. А следом за ними — одна из наших поварих, которая тенью прошмыгнула по залу и исчезла в ведущем на кухню коридоре.
Гости за столами на мгновение притихли. Но, заметив татуировки, вновь возобновили свои разговоры. Похоже, ни для кого не являлось секретом, кто именно