Внезапно выросший передо мной Макс тихо сказал:

– Сирина, это было совсем неумно.

Я повернулась, чтобы обратиться к Шерли, но она уже выходила из зала вместе с толпой. Не знаю, почему во мне заговорил своего рода мазохистский голос чести, но я не стала утверждать, что это не я выкрикнула злосчастную фразу. Тем не менее я не сомневалась, что директор уже осведомился о моем имени и что ему уже успел доложить кто-то из начальства, тот же Гарри Тапп.

Позже, когда я нагнала Шерли и высказала ей все начистоту, она ответила, что дело выеденного яйца не стоит. Нечего беспокоиться, сказала она мне. Мне не повредит, если люди будут думать, что я имею собственное мнение. Но я-то знала, что все обстоит как раз наоборот, что этот эпизод здорово мне навредит. Люди моего уровня не должны были жить своим умом; это была моя первая плохая отметка, но далеко не последняя.

Я ожидала выговора, но получилось наоборот – контора послала меня на секретное задание, и более того, со мной отправилась Шерли. Однажды утром мы получили указания от референта по имени Тим Ле Прево. Я видела его и раньше, но мы никогда не разговаривали. Тем утром нас пригласили в его кабинет и попросили внимательно выслушать. Это был сурового вида человек с тонкими губами и узкими плечами, почти наверняка армейский офицер в отставке. Он объяснил нам следующее. В запертом гараже на одной из улочек района Мейфэр, в километре от нас, припаркован фургон. Нам предстоит доехать на нем до дома в Фулеме. Дом, конечно, конспиративный; в коричневом конверте, который Ле Прево передал нам через стол, оказались различные ключи. В багажнике фургона лежат чистящие средства, большой пылесос и виниловые фартуки, которые нам предстояло надеть до того, как отправиться по адресу. Согласно легенде, мы были сотрудницами фирмы под названием «Спрингклин».

По прибытии на место нам надлежит «устроить в квартире чертовски хорошую уборку», в частности, переменить постельное белье на всех кроватях и вымыть окна. Чистое белье мы найдем там же, в квартире. Один из матрасов на односпальной кровати необходимо вычистить и перевернуть, его давно следовало бы заменить. Особое внимание нужно обратить на состояние уборных и ванных комнат. Необходимо выбросить испорченную еду из холодильника. Вытрясти все пепельницы. (Все указания Ле Прево давал с выражением глубочайшего омерзения.) До конца дня нам следует сходить в небольшой супермаркет на Фулем-роуд и купить основные продукты питания, а также готовые обеды из расчета трехразового питания для двоих на три дня. Кроме того, предстоит сходить в магазин спиртного, где от нас требовалось купить четыре бутылки виски «Джонни Уокер» с красной этикеткой. Покупки этим ограничивались.

Мы приняли еще один конверт, с пятьюдесятью фунтами пятифунтовыми бумажками. От нас требовались чеки и сдача. Уходя, нам следовало запереть парадную дверь на три замка. Наконец, нам категорически запрещалось называть этот адрес, в том числе в разговорах с коллегами по зданию.

– Или, – сказал Ле Прево, и губы его чуть дернулись, – я хотел сказать, в особенностис коллегами по зданию.

Нам было велено действовать, и когда мы вышли из здания и зашагали по Керзон-стрит, то негодованием кипела Шерли, а не я.

– Наша легенда, – бурчала она громким шепотом. – С ума можно сойти! Прикрытие. Уборщицы, притворяющиеся уборщицами!

Конечно, это было оскорбление, хотя в те годы и менее жестокое, чем сегодня. Я не стала объяснять Шерли очевидное: что контора вряд ли могла привезти в конспиративный дом уборщиков со стороны или призвать к этому делу наших коллег-мужчин – они были не только слишком важными, но и не справились бы с задачей. Мой стоицизм саму меня удивлял. Должно быть, во мне начал развиваться общий для женщин дух товарищества и бодрой преданности делу. Я становилась похожей на собственную мать: у нее был епископ, у меня – служба. Как у матери, во мне выработалось твердое желание подчиняться приказу. Поэтому меня не беспокоило, подразумевал ли Макс именно это задание, когда упоминал о работе «как раз по моей части». Если это так, я никогда с ним больше не заговорю.

Мы нашли гараж и надели фартуки. Шерли, втиснувшись за рулевое колесо, бормотала мятежные проклятия, даже когда мы выехали на Пиккадилли. Фургончик был довоенный – колеса со спицами и подножкой. Руль драндулета был расположен довольно высоко, так что водитель управлял машиной сидя прямо, будто проглотив шест. Название фирмы красовалось на бортах фургона шрифтом в стиле ар деко. Буква «к» в слове «Спрингклин» изображала веселую домохозяйку с веником из перьев. Мне кажется, мы были самими заметными участниками движения. Шерли вела автомобиль мастерски: она лихо, на скорости обогнула угол Гайд-парка, демонстрируя замечательную технику управления этой колымагой с несинхронизированной коробкой передач.

Квартира занимала первый этаж георгианского особняка в тихом переулке и оказалась больше, чем я ожидала. Все окна были забраны решетками. Мы осмотрели владения, оставив у входа швабры, ведра и чистящие средства. Запустение оказалось еще более мерзостным, чем описывал Ле Прево, и, очевидно, происходило из обстоятельства мужского присутствия, вплоть до некогда обмакнутого в воду сигарного окурка на уголке ванны и высоченной кипы выпусков «Таймс», причем некоторые страницы, разорванные на четыре части, обретали вторую жизнь как туалетная бумага. Гостиная выглядела так, будто ее покинули после вечерней попойки, – задернутые шторы, пустые бутылки из-под водки и виски, полные пепельницы, четыре стакана. В квартире было три спальни, в самой маленькой из них – одноместная кровать. После того, как мы сняли постельное белье, на матрасе обнаружилось широкое пятно высохшей крови, как раз там, где могла быть голова лежащего. Шерли выразила отвращение, я была заинтригована. Кого-то здесь допрашивали с пристрастием. Документы, хранящиеся в канцелярии, обретали связь с подлинными судьбами.

По мере того как мы шли дальше по квартире, оглядывая беспорядок, Шерли продолжала громко жаловаться, очевидно, желая, чтобы я поддержала разговор. Я было пыталась поддакивать, но, по правде говоря, не была расположена к сетованиям. Если моя крошечная роль в войне с тоталитаризмом заключалась в уборке сгнившей еды и оттирании затвердевшей гадости в ванной, значит, так тому и быть. Делать это было лишь ненамного скучнее, чем печатать на машинке докладные записки.

Оказалось, что я лучше представляю себе стоявшую перед нами задачу – это было странно, учитывая мое изнеженное детство с няней и прислугой. Я предложила заняться вначале самой грязной работой: уборными, ванной, кухней, вымести мусор; затем мы могли перейти к поверхностям, к полам и, наконец, к кроватям. Но прежде всего мы перевернули матрас – так попросила Шерли. В гостиной мы нашли радио и сочли, что нашей «легенде» вполне соответствует эстрадная музыка. Так мы работали, засучив рукава, часа два. Я взяла пятифунтовую бумажку и пошла в магазин, чтобы купить чего-нибудь к чаю. На обратном пути использовала часть мелочи, чтобы удовлетворить парковочный автомат. Вернувшись в дом, я застала Шерли сидящей на краешке одной из двуспальных кроватей и строчащей что-то в маленький розовый блокнот. Мы сели на кухне, стали пить чай, курить и есть шоколадное печенье. Играло радио, в открытые окна врывался свежий воздух и солнечный свет, и Шерли пришла в хорошее расположение духа, да такое, что рассказала о себе удивительную историю, чуть только разделалась с печеньем.