Ракель схватила его за подбородок, а второй рукой провела по брови:

– А если бы я узнала? Или ты узнал бы о том, что я была с другим мужчиной. Разве это не причинило бы тебе боль?

Харри почувствовал саднящую боль, когда она выдернула несомненно случайный седой волосок из его брови.

– Гарантированно, – ответил он. – И угрызения совести, если бы все было наоборот.

Она отпустила его подбородок.

– Да ну тебя, Харри, ты говоришь так, будто дедуктивным методом расследуешь убийство. Ты что, ничего не чувствуешь?

– Да ну тебя? – Харри усмехнулся и взглянул на нее поверх очков. – А что, еще говорят «да ну тебя»?

– Отвечай… или… иди ты в баню.

Харри рассмеялся:

– Я чувствую, что пытаюсь как можно честнее ответить на твой вопрос. Но чтобы это сделать, мне надо подумать и взглянуть в лицо реальности. Если бы я поддался своему первому эмоциональному побуждению, я бы ответил то, что, на мой взгляд, ты хотела бы услышать. Но вот мое предостережение. Я не честный, я изворотливый. Эта моя честность – всего лишь долгосрочная инвестиция в мою верность. Потому что может настать день, когда мне действительно потребуется солгать, и тогда будет хорошо, если ты подумаешь, что я говорю правду.

– Сотри эту ухмылочку, Харри. На самом деле ты говоришь, что был бы неверной свиньей, если бы это не было так хлопотно?

– Кажется, так.

Ракель толкнула его, спустила ноги с кровати, надела тапки и, презрительно фыркая, вышла за дверь. Харри услышал, как она фыркнула снова, спускаясь по лестнице.

– Вскипятишь еще воды для кофе? – громко спросил он.

– Кэри Грант! – прокричала она. – И Курт Кобейн. В одном лице.

Харри услышал, как она копошится внизу, услышал бульканье чайника. Он положил газету на тумбочку и закинул руки за голову. Он улыбался. Счастье. Когда он вставал, его взгляд скользнул по ее части газеты, оставленной на подушке. На фотографии он увидел место преступления, оцепленное полицейской лентой, закрыл глаза и подошел к окну. Там он вновь разомкнул веки и посмотрел на ели. Он знал, что сейчас он сможет. Сможет забыть имя того, кого не поймали.

Он проснулся. Ему опять снилась мама. И мужчина, который утверждал, что он – его отец. Он подумал о том, что это за пробуждение. Он выспался. Он спокоен. Он удовлетворен. Основная причина этого лежала на расстоянии меньше вытянутой руки от него. Он повернулся к ней. Вчера он охотился. Он не собирался, но когда увидел в баре ее, ту женщину из полиции, ему показалось, что судьба на мгновение взяла бразды правления в свои руки. Осло – маленький город, люди постоянно натыкаются друг на друга, но все же… Однако он не потерял контроля над собой, он научился искусству самообладания. Он разглядывал черты лица, волосы, руки той, что лежала под немного неестественным углом. Она была холодна и не дышала, запах лаванды почти улетучился, но это ничего, она выполнила свою работу.

Он отбросил одеяло в сторону и подошел к платяному шкафу. Вынул форму и почистил ее. Он уже чувствовал, что кровь быстрее побежала по жилам. Будет еще один хороший день.

Харри Холе шел по коридору Полицейской академии вместе со Столе Эуне. Харри, рост которого составлял сто девяносто три сантиметра, был почти на двадцать сантиметров выше своего друга, который был на двадцать лет его старше и значительно круглее.

– Меня удивляет, что именно ты не можешь распутать такое очевидное дело, – сказал Эуне и проверил, в порядке ли его галстук-бабочка в крапинку. – Это никакая не загадка: ты стал преподавателем, потому что твои родители были преподавателями. Или, точнее, твой отец был преподавателем. Даже после его смерти ты ищешь отцовского одобрения, которого не удостоился, пока работал полицейским, но в роли полицейского оно тебе было не нужно, потому что ты восстал против отца и не хотел быть таким, как он, ведь ты считал его жалким человеком, не сумевшим спасти жизнь твоей матери. Ты перенес собственное несовершенство на него и стал полицейским, чтобы хорошо делать эту работу. Ты тоже не мог спасти свою мать и поэтому захотел спасать всех нас от смерти, а точнее, от убийц.

– Мм… Сколько тебе платят в час за это?

Эуне рассмеялся:

– Кстати, о часах; что там с Ракелью и ее головной болью?

– Примерно час в день, – ответил Харри. – Ее отец в пожилом возрасте начал страдать мигренью.

– Наследственность. Это как заказать предсказание и пожалеть об этом. Нам, людям, никогда не нравилось неизбежное. Например, смерть.

– Наследственность – это не неизбежность. Дедушка говорил, что, как и его отец, стал алкоголиком с первого раза, едва попробовал алкоголь. А вот мой отец наслаждался – да, наслаждался – алкоголем всю свою жизнь, а алкашом не стал.

– Значит, алкоголизм проскочил одно поколение, так бывает.

– Или же генетика – всего лишь приятное оправдание моей слабохарактерности.

– Это так, но, черт возьми, должно же у человека быть право объяснять генетикой в том числе свой слабый характер.

Харри улыбнулся, и студентка, шедшая им навстречу, неправильно истолковала его улыбку и ответила на нее.

– Катрина прислала мне фотографии с места преступления в Грюнерлёкке, – сказал Эуне. – Что ты об этом думаешь?

– Я не читаю криминальную хронику.

Перед ними находилась открытая дверь в аудиторию номер два. Лекция входила в программу студентов последнего курса, но Олег сказал, что он и еще пара студентов первого курса попробуют пробраться на нее. Все верно, аудитория была переполнена. Студенты и даже некоторые преподаватели сидели на ступеньках лестниц и стояли вдоль стен.

Харри подошел к кафедре и включил микрофон. Он оглядел собравшихся, машинально выискивая физиономию Олега. Разговоры стихли, наступила тишина. Харри облизал губы. Самым странным было не то, что он стал преподавателем, а то, что ему это нравилось. Он, кого большинство людей воспринимали как молчаливого, замкнутого человека, чувствовал себя более раскованным перед группой требовательных студентов, чем перед парнем за кассой в магазине «Севен-элевен». Тот положил на прилавок пачку «Кэмел лайт», и Харри открыл было рот, чтобы повторить свой заказ, «Кэмел», но услышал позади себя ропот в очереди. Тогда так и случилось (как, бывало, случалось в плохие дни с нервами на пределе), что он вышел из магазина с пачкой «Кэмел лайт», выкурил одну сигарету, а остаток пачки выкинул в урну. А сейчас он пребывал в зоне комфорта. Его предмет. Убийство. Харри прокашлялся. Он не обнаружил вечно серьезного лица Олега, зато увидел другого хорошо знакомого человека. С черной повязкой на глазу.

– Вижу, некоторые из вас перепутали аудиторию, это лекция третьего курса по полицейским расследованиям для студентов-выпускников.

Смех. Никто и не подумал покинуть место преступления.