– Ты-то сама как думаешь – как гм… специалист?

– Я б эти подземелья вовсе засыпала, – сурово сказала Ксения. – Но как специалист, если можно так выразиться, скажу. Они чего-то очень боятся. Или что-то затевают. Ведь что такое московские подземелья? Это многоуровневая система, пронизывающая и охватывающая весь старый город. По ней любой мало-мальски грамотный дурак может незаметно попасть… да хоть в Кремль, сделать что угодно и так же незаметно скрыться. Смекаешь?

– Да уж… Есть над чем подумать. – Маша задумчиво сорвала травинку у ворот и накрутила на палец. – Спасибо тебе за все. До встречи.

– Звони, если что… – Ксения развернулась и резво припустила к брошенным монастырским грядкам.

* * *

– Здравствуйте. – Князев, подслеповато щурясь от резкого перехода между тусклым освещением коридора и еще более скудным светом, еле сочащимся из маленького узкого оконца под потолком камеры, пытался разглядеть нового соседа.

– Мое почтение. – Сокамерник достал из кармана пачку сигарет и закурил. Это был крепко потрепанный жизнью мужчина, которому с равной долей вероятности могло быть и 35, и все 50 лет. Большая голова, маленький рост, на лице больше всего выделялся кривой мясистый нос. Рыбьи глаза изучающе разглядывали Князева. – Будем знакомиться. Я Валера.

– Богдан, – представился Князев.

– Вот, располагайся, – кивнул сокамерник на свободную койку.

Князев сел на койку. Некоторое время оба молчали.

– За что закрыли тебя? – наконец спросил Валера.

– Да, в общем-то, ни за что.

– Ага, конечно. Все мы тут ни за что сидим, – ухмыльнулся сокамерник, после чего поднялся и посмотрел на зарешеченное окно. – Эх, Богдан, погодка стоит просто замечательная! Вот бы на речку, с удочкой, парой хороших друзей – и на всю ночь. Соскучился я по беседам задушевным… А ты?

Князеву меньше всего хотелось сейчас откровенничать с незнакомцем, но и грубить в ответ на приторную вежливость нового соседа было «не по понятиям».

– Рыбалка – это дело, – ответил он общей фразой.

– Да уж. Рыбалка – это свобода. А мне, веришь, земляк, даже порыбачить не с кем. Я на зоне 20 лет оттрубил, и знаешь, за что? За убийство. Друга моего лучшего. Его, как тебя, Богданом звали. Росли вместе, вместе работать пошли. Одну и ту же бабу полюбили… Ой, не могу вспоминать – сердце колет. – Мужчина картинно схватился рукой за грудь.

Дальше шел путаный и жалостливый рассказ, в течение которого Богдан пытался осмыслить ситуацию, в которой так неожиданно оказался, и понять, как себя вести с этим странным типом. А тот не умолкал:

– Я ж его, как брата, даже больше… А они… Нож, видите ли, мой. Но я до сих пор держусь – грех брать не хочу. Восемнадцать лет мурыжат меня, притесняют… Слышь, земляк, чует мое сердце, и ты тут за дружбу сидишь?

– Есть немного, – коротко сказал Богдан.

– Что, тоже из-за любви или по делу? – спросил Валера.

– По делу, – меньше всего Богдану хотелось сейчас разговаривать с незнакомцем о своих делах. Тем более что тот мог оказаться подсадной уткой. Однако Князев решил подыграть своему соседу, сделать вид разотровенничавшегося новичка.

– Это еще хуже, брат. – Валера сокрушенно помотал бритой головой. – Плохо, если баба дорогу перешла и в горячке друга замочил. А если из-за денег или делового интересу – во сто раз хуже. Грех, грех большой. Не отмолишь.

– Нечего мне замаливать. Я никого не убивал. Мы вместе над делом работали, он раскопал чего-то, вот его и прибрали. А меня подставить теперь хотят.

– А друг? – Валера испытующе смотрел на Князева.

– Чего – друг?

– Раскопал чего, друг твой, он же должен был сказать перед смертью? – Князева несколько удивила и отрезвила такая настойчивость.

– Да какая теперь разница, чего раскопал. Что узнал – в могилу унес.

– А не заливаешь?

– Тебе-то что? Да и вообще, чего это я буду что-то доказывать.

– Но-но, ты мне не финти тут! Я к нему со всей душой, как к другу-земляку, а он со мной, как с фраером залетным. Да я столько на зоне кантовался, я таких, как ты, козлов через колено ломал! – Валера вскочил с нар и одним прыжком очутился перед Богданом. На его акульем лице от приторного радушия не осталось и следа, из разинутого рта несло вонью гнилых зубов. Князев несильно толкнул его пятерней в лоб. Тот, не удержавшишь, отпрянул и сел на голый пол. Удивленно посмотрел на себя и обидчика – и бросился в атаку, на ходу доставая из-под штанины треников заточенную ручку от ложки. Князев наблюдал за его перемещениями, не меняя позы, но в момент удара слегка отклонился, схватил Валеру за руку с ложкой и дернул на себя, одновременно проскальзывая под летящим мордой вниз телом. В следующее мгновение Князев уже принял боевую стойку посреди камеры, а Валера успел развернуться, выдернул заточку и попер на соседа, по-бычьи пригнув голову и быстро размахивая самодельным орудием из стороны в сторону. Князев подпустил его поближе и снова использовал заученный прием – проскользнул под безоружной рукой и отвесил сокамернику хорошего пинка, придав ускорение, которое через метра два свободного полета остановила стена. Но Валера и после этого сдаваться не пожелал. Наоборот – его залитое кровью от разбитого лба лицо перекосилось от ненависти и злобы.

– Что, форточник хренов, шутки со мной шутить вздумал, да? Брюса Ли устраивать мне вздумал? Я тебя лыбиться-то отучу навсегда. – И, тяжело поднявшись вверх по стенке, снова пошел на Князева. Тот уже понял, что Валера – не боец, и спокойно ожидал дальнейших действий. Последний тоже сообразил, что нахрапом противника взять не удастся, и некоторое время оба ходили по кругу, настороженно следя друг за другом. Внезапно зэк заорал благим матом и бросился на Князева с кулаками. Тот перехватил его руки и несильно двинул лбом противнику по зубам, завязалась драка. Богдан успел пару раз получить по ребрам и влепить обидчику в глаз. Внезапно Князева сильно дернули за шиворот. Обернувшись, чтобы дать отпор, увидел мента. Еще пара мусоров держали отмахивающегося и орущего Валеру, его лицо и одежда были в крови.

– Повеселились, и будет, – примирительно сказал мент, защелкнул на запястьях Князева наручники и вывел из камеры. Тот, не зная, что и думать о таком повороте дел, молчал. И снова глаза непроизвольно щурились от перемены освещения. Конвой прошел через коридор к комнате, где Богдану отдали его личные вещи.

– Что, на выход? – с надеждой спросил он.

– Куда надо, туда и пойдешь, – равнодушно ответил полицейский, и они снова двинулись по скудно освещенному коридору. Комната, в которую его завели, оказалась камерой с зарешеченными окнами, розовыми стенами и искусственными цветами на подставке. За деревянным столом сидела женщина лет 40, платиновые волосы аккуратно заколоты на затылке. Перед ней лежала папка с документами.

– Князев Богдан Андреевич? – подняла она глаза на арестанта. – Присаживайтесь, пожалуйста. – Князев поднял закованные в наручники руки, и охранник нехотя выдвинул перед ним стул.