словно меня тут нет, но не могу заставить себя выйти к нему. Стою, прижавшись к прохладной малахитовой колонне и тяжело дышу, чувствуя себя полной идиоткой.

– Ну ладно, наслаждайся видом, – со смешком говорит он, а потом слышится всплеск воды.

Я сползаю на пол на неожиданно ослабевших ногах и прислонившись затылком к колонне, крепко жмурюсь. Под веками жжет от подступивших слез, а в груди становится тесно от боли. Вот так, по щелчку, этот мужчина доводит меня от спокойного состояния до кровавой агонии в душе. И я знаю, что виновата в этом я, а не он. Любой подумал бы, что я сумасшедшая. Потому что мои реакции ненормальны. Я сама давно не в норме. Нельзя любить кого-то так сильно, как я любила Булата, потому что кончается все вот этим. Непросто отпустить такие чувства, когда человек становится для тебя всем. Он был солнцем, вокруг которого я вращалась. Потом это солнце погасло и я осталась в полной темноте. Пока оно не появилось снова. Принося еще большую боль.

– Ты там что, задыхаешься? – спрашивает Тагиров и я понимаю, что всхлипываю.

Снова раздается всплеск воды и я слышу приближающиеся шаги, чувствую, как он садится рядом, но не открываю глаз. Не могу его видеть.

– Вита…

– Я ненавижу тебя, Булат, – говорю хрипло, сжимая пальцы на своих перекрещенных предплечьях и крепко жмурясь. – Так ненавижу, как никогда и никого.

– Ла-а-а-дно, я тебя в принципе и с прошлого раза по…

– Когда ты принес мне Асада, я и его… – игнорируя его слова, продолжаю после глубокого вдоха. – Черт, я понимала, что он в ужасной ситуации и нуждается в помощи, мне было его жаль по-человечески, но я уже тогда поняла, что он твой сын. И ненавидя тебя, я не могла воспринимать твоего ребенка, как просто ребенка. Я чувствовала к нему неприязнь, мечтала, чтобы ты поскорее забрал его от меня. До сих пор не понимаю, как во мне могли жить те отвратительные чувства к нему, но это было так. Пока со временем он не стал просто собой. Без твоей тени над головой. И тогда я его полюбила. Не знаю, можно ли любить так чужого ребенка, но я люблю. А ты и этим воспользовался, пользуешься до сих пор и за это я ненавижу тебя даже сильнее, чем за то, что ты сделал со мной! Мне больно, Булат. Так больно, что кажется, я схожу с ума. Я не хочу быть такой! Я не могу позволить тебе и дальше гробить мою жизнь!

Мне, наконец, хватает смелости открыть глаза, но я не смотрю на него. Только прямо, в одну точку перед собой. Взгляд все равно размыт слезами.

– Слушай, я понимаю…

– Ни черта ты не понимаешь, Тагиров! Я не могу оставаться здесь! – оборачиваюсь к нему, встречая жесткий взгляд этих темных глаз. – Ни ради Асада, ни ради собственной безопасности! Мне плевать на твоих врагов и твои проблемы. Выпусти меня из этого дворца и я поеду куда-нибудь, скроюсь самостоятельно.

– Нет, – говорит он, глядя на меня так, словно я не излила ему душу прямо сейчас. Словно я не корчусь от боли, плача перед ним, забыв о гордости и умоляя.

Простое, безэмоциональное нет.

И вместо того, чтобы разозлиться, я просто сворачиваюсь калачиком на полу от безысходности и рыдаю, потому что ничего другого сделать не в силах. Не в моем состоянии.

На мою голову опускается тяжелая ладонь, поглаживая, как домашнего питомца. Лениво, даже как-то нехотя, просто потому что нужно успокоить.

– Тебе нужна помощь, Вита, – говорит Булат с тяжелым вздохом. – Я приглашу специалиста, чтобы посмотрел тебя. Можешь не верить, но мне жаль, девочка. Я не думал, что все именно этим закончится. Я вообще мало думал рядом с тобой и в этом была ошибка. Сейчас я могу только минимизировать ущерб и я это сделаю.

Ущерб… Вот что я для него? Сопутствующий ущерб?

– Не трогай меня, – пытаясь отодвинуться, стону я, потому что не хочу его рук на себе.

– Ты не можешь лежать здесь, давай я помогу тебе дойти до комнаты.

– Нет! – отталкиваю его руки. – Просто оставь меня! Не приходи, не разговаривай со мной! А еще лучше отпусти меня! Я не могу так больше, неужели в тебе совсем нет сочувствия?

– Постарайся успокоиться, Вита. Я не буду приходить больше, скажу, чтобы Асада приносили в мои комнаты, хорошо? Ты меня больше не увидишь. А сейчас, пожалуйста, позволь мне помочь тебе вернуться к себе.

– Я не хочу твоей помощи! – снова отталкиваю его, отползая в сторонку. – Исчезни, черт бы тебя побрал!

Как ребенок, боящийся монстров в темноте, я закрываю глаза, словно это поможет ему исчезнуть, и затаившись жду, чувствуя, как грудь все еще распирают горькие всхлипы. Жду и жду, боясь даже пошевелиться, пока рядом не звучит мягкий женский голос.

– Вита?

Ольга. Это ее голос. Отнимаю руки от глаз, нерешительно глядя на няню, склонившуюся надо мной с выражением сочувствия на лице, и принимаю протянутую мне руку помощи. В тот день она ухаживает за мной, как за ребенком, ни о чем не расспрашивая и не прося успокоиться, когда я плачу. А на следующее утро, когда я просыпаюсь, ужасаясь собственному поведению, от Тагирова следует еще один сюрприз, потому что в гостиной меня ждет женщина. Психотерапевт. Он нанял для меня мозгоправа, а сам исчез, как и обещал.

* * *

– Лиза, я в порядке. Клянусь тебе! – пытаюсь успокоить сестренку, которая все больше беспокоится, потому что прошло две недели с момента моего заключения в доме Тагирова, а просвета не предвидится.

– Он вообще что-то объясняет тебе, Вита? Сколько еще тебе играть в Рапунцель в этой неприступной башне? – возмущается Лиза, что вполне соответствует моим собственным чувствам, ведь я до смерти устала находиться здесь.

С другой стороны, я так же до смерти боюсь того дня, когда придется уйти, потому что это будет означать, что пора расстаться с моим рыжим львенком.

– Я не разговариваю и не вижусь с ним, Лиза, так что не могу задать эти вопросы, – говорю ей часть правды, ведь говорить о своем срыве и о том факте, что мне, оказывается, реально был необходим чудо-психолог, которая каждый день навещает меня, не хочется. – Но я попрошу сегодня няню передать ему мое сообщение. Он каждый вечер зовет ее к себе вместе с Асадом, чтобы провести с ним время.

– Так что, он действительно просто посадил тебя под замок и больше ничего не делает? Никаких подкатов,