Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Том медленно развернулся, отошел к окну. Я смотрела на него, а он смотрел в манхэттенский полдень. Толстые больничные окна приглушают дорожный шум, суета чужой жизни ко мне сюда не проникает. Я тихо-мирно лежу, а безумная жизнь несется мимо. До сих пор больничная тишина и покой страшно меня угнетали. Какая тоска, какая скучища, думала я. Но сегодня вдруг поняла: мне это по душе, мы с малышом словно забрались в кокон и сидим тихонько. Да, хватает и страхов, и скуки, зато нет нужды разбивать жизнь на часы и минуты и загонять в строчки удручающе солидного ежедневника в черном кожаном переплете. Вот что мне нравится. И хочется, чтоб Том разделил со мной эти чувства. Хочется часть этих томительно-нескончаемых дней провести рядом с ним, заново его изучая.
Пока я говорила, длинные тени промозглого мартовского дня почти скрыли от меня лицо Тома. Все верно, неожиданно согласился мой муж, он мало времени проводит со мной в больнице и делает это умышленно. В последний месяц он безумно устал постоянно думать и тревожиться обо мне. Голос был неестественно тих от напряжения. А в больнице я обеспечена всем необходимым, и для него это громадное облегчение. Том обернулся. Я увидела совершенно измученное лицо.
— Прости, Кью, тебе тяжело, знаю, — продолжал он. — Но, поверь, мне не легче! Вставать ни свет ни заря, лететь в контору, крутиться как белка в колесе, и еще стараться, чтоб ты ни в чем не нуждалась. А что касается «Кримпсона»… Послушай, Кью, я десять лет добивался этого места. Я пытаюсь стать партнером в одной из крупнейших и престижнейших фирм в этом городе и выкладываюсь по полной. Это мечта всей моей жизни. Пожалуйста, прошу тебя, любимая, не заставляй меня уходить…
Молча я смотрела на него, а внутри, под ложечкой, медленно таял кусочек льда. Том шагнул ко мне, плюхнулся на край кровати, схватил меня за руку.
— Я люблю тебя, Кью, — горячо обратился он к моим пальцам. — Я так люблю тебя! Когда мы с тобой договорились завести ребенка, мы знали, что нам придется нелегко. Но мы решили, что как-нибудь справимся. Верно? И теперь я прошу только одного: чтоб мы с тобой поступали так, как и хотели несколько месяцев назад…
Пять минут назад звонили Марк и Лара. Собираются зайти вечерком. Не выношу их, но они хоть помогут отвлечься от всего этого.
20.00
Случилось нечто из ряда вон выходящее.
Дело касается Марка с Ларой и…
Нет, лучше все по порядку.
Марк и Лара появились в шесть вечера. Лара — невыносимо изысканная, в однотонном брючном костюме от «Шанель», при виде которого цветочки на моей рубахе так и поникли.
— Думаю, ты уже знаешь, что я беременна, — сказала Лара, усевшись в кресло-каталку рядом с кроватью и стянув бледно-розовые замшевые сапожки на шпильках. — Уже три месяца, — добавила она и словно невзначай покосилась на свой ну очень плоский живот, упакованный в модные штаны. Глаза ее самодовольно блеснули. А я в три месяца уже не могла обходиться без юбок на резинке.
— Слыхала, — угрюмо буркнула я. (У нас сегодня что? День посетителей, жаждущих понервировать пациенток с осложненной беременностью?)
— Время, правда, неподходящее, — продолжила она с многозначительным видом и покачала ногой. — Особенно не порадуешься.
Я несколько опешила:
— Но мое состояние… э-э… совсем не должно мешать вам… э-э…
Лара покатилась со смеху.
— Нет, Кью, нет! Ты ни при чем. Я имела в виду… — Короткая пауза, чтобы вернуть выражение многозначительности. — Я имела в виду своего отца. Он все еще очень болен, и у моей семьи сейчас тяжелые времена. Если честно, пришла к тебе в больницу и… снова все вспомнилось, весь тот кошмар. Думаю рожать в роддоме, больничной кармы мне не вынести. После всего, что пришлось там пережить…
Она балаболила о родильных палатах, о сиделках и тому подобном, а у меня в мозгу что-то щелкнуло. Сделав усилие, я припомнила ночной звонок двух- или трехмесячной давности. Марк тогда спрашивал Тома, не знает ли тот хорошего кардиолога (мой свекор — хирург в госпитале Джона Хопкинса). Отец Лары только что перенес сердечный приступ, и Марк пытался как-то помочь.
— Меня все это страшно потрясло, — донеслись до меня слова Лары. — После маминого звонка держусь только благодаря антидепрессантам. Мой доктор говорит, ребенку они не повредят, сейчас главное, чтобы я обрела покой. И я считаю, что это правильно. Ты согласна? Я не смогу быть хорошей матерью, если сама с собой в разладе…
Марк стоял у окна, на том самом месте, где до него стоял Том, и разглядывал улицы Манхэттена. Мне была видна небольшая проплешина у него на затылке и розовая кожа, просвечивающая сквозь жесткие, редкие волосы. Том уверяет, что в юности Марк был писаным красавцем. Верится с трудом. Мы ж еще молодые, и Марку всего-то чуть за тридцать…
На улице совсем стемнело. Яркий свет фонарей просачивался сквозь ветки деревьев и сверкающими разорванными кругами ложился на тротуары, освещая толпы людей, озабоченных бесконечно разнообразными делами.
Лара все болтала.
— Но по совести говоря, — между нами, девочками, — если бы не папина болезнь, этого ребенка не было бы. Так что нет худа без добра, это уж точно. Ты ведь меня понимаешь! — Она жеманно усмехнулась.
Я озадаченно заморгала:
— Э-э… Не совсем.
Марк все так же отрешенно стоял, засунув руки в карманы синих джинсов. Лара мельком глянула ему в спину и наклонилась ко мне.
— Ребенка-то мы зачали в ту самую ночь, — шепнула она мне на ухо с игривой ухмылкой заговорщицы. — Ну, когда у папы случился приступ. Ночка, доложу я тебе, выдалась та еще! Я думала, Марку не под силу заставить меня забыть такое ужасное событие, но он был так… так настойчив. М-м-м… потрясающе!
И Лара принялась нашептывать мне подробности их сексуальных забав в ту ночь, когда папа заболел; о давнишней фантазии Марка, чтоб она нарядилась в алое бархатное бюстье и ночью отправилась разгуливать по улицам, и о том, как она неожиданно уступила…
Прозвучали последние слова, прошло несколько секунд, и тут до меня дошло. Алый бархат… Боже милостивый!..
— Ты права, — продолжила Лара, неверно истолковав мое полузадушенное «Ох!». — Мне и самой все это кажется довольно паскудным. Но столкнувшись со смертью, я сделалась такой безрассудной. А потом, Кью, это был самый невероятный секс в моей жизни! Марк превзошел самого себя…
— Лара, опомнись! — вмешался Марк, который только сейчас сообразил, какой пикантный поворот приняла наша беседа. Он вытащил руки из карманов, подбоченился. — Что ты мелешь? — Лицо его исказилось, глаза потемнели от ярости.
Лара одарила его очередной ухмылкой и томно откинулась на спинку больничного кресла-каталки.
— Чего ты смущаешься, пупсик? Я только отдаю тебе должное! — пропела она и, сунув мизинец в рот (ей-богу, не вру), стала покусывать ноготок. Как я понимаю, ей представлялось, что она дьявольски сексуальна.