— На фронте что самое главное? Дружба. Все солдаты друг другу братья. Иначе нельзя. Иначе гибель всем. Мы тогда не делились, кто какой национальности, кто из какой семья, кто откуда призван. Все — одна семья. Так и выжили.

А что сейчас?

Поделили все. Передрались. Могилки солдатские стали мешать. Черт знает что!

— Помню, в сорок втором…

Прошли маршем по Калининской области, зашли в Смоленскую. Шли ночами, чтобы не попасть под бомбежку. Днем отсиживались в лесах.

Никогда я не думал, что можно спать на ходу. Идешь и понемногу задремываешь. Ноги передвигаются сами собой, механически. Идешь-идешь так, и вдруг в мокрый сидор идущего впереди ткнешься…

Ночевали где придется. Умыться негде. О бане давно забыли. Белье не меняли. И напали на нас вши. Завелись. Да так завелись, что другой раз снимешь нижнюю рубаху, потрясешь ее, а они так и сыплются оравой. Никогда потом, за всю войну, вшей столько не было, сколько в сорок втором году.

Как-то мы устроили им бой. Попали на ночлег в хату. Хозяйка хорошо протопила русскую печь, выгребла угли. И говорит нам: «Скидайте белье и суйте в печку!» Мы так и сделали: сняли гимнастерки, белье, а под низ, на кирпичи, положили поленья, на те поленья — свое обмундирование. И закрыли печь заслонкой. Вскоре оттуда пошел такой дух, что кто-то из наших в шутку сказал: «Братцы, держите заслонку покрепче, а то они, проклятые, оттуда сейчас вырвутся».

— С ходу ворвались в одну деревню. Деревня почти целая. Пробежали в цепи почти до середины дворов. И тут пошло. Немцы стреляли из пулеметов и орудий. Хорошо, ротный сразу смекнул, что вперед людей гнать — на верную погибель. Начал отводить нас. Но отходили мы грамотно. Перебегали от дома к дому, за сараями, у заборов и отстреливались. Двое-трое из отделения стреляют, а остальные отходят.

Тут и я по-настоящему стрелял по врагу. У меня была винтовка. Лихорадочно передергивал затвор и, иногда прицеливаясь, а иногда так, наобум, лишь бы пальнуть, стрелял в сторону засевших за дворами немцев. Не знаю, попал я там в кого или нет, но я стрелял. Много патронов истратил. Когда стреляешь, азарт появляется.

Вот такие мы солдаты были в сорок втором году. Это ж потом мы опыта поднабрались. А в сорок втором…

Сержант, видя такое дело, помню, кричит нам: «Ребята! Пали в их сторону! А пуля дурака найдет!» Не знаю, нашлись ли там дураки…

Из того периода запомнился еще один эпизод.

— В сентябре 1941 года из своей родной деревни Подберезье, что под Мосальском, я попал в Мордовию. Гонял колхозный скот. Стадо коров, голов девяносто, и немного овец. А погонщиков нас было шесть человек: три девчонки, двое парней и старик. Когда вернулись, немцев из нашей деревни уже прогнали. Возвращались мы на родину по следам наступающих наших частей.

3 марта 1942 года меня призвали в армию. Мой отец был председателем колхоза, и меня он, видимо, пожалел, посылая в эвакуацию со стадом. Но на фронт я все же попал. И очень скоро.

Призывали нас полевые военкоматы.

Переодели, немного позанимались — и на фронт. Тут, недалеко, в Мосальский район. На родину. Фронт стоял в нашем районе. И там меня сразу ранило. Первое ранение.

Мы к тому времени немного продвинулись и держали оборону. Под деревней Алфимово. Слыхали про такую? Это уже ближе к Барятину. 1094-й стрелковый полк 325-й стрелковой дивизии 50-й армии.

Ранило меня 29 августа. Многое я уже забыл, что как было. В то время я был уже младшим сержантом. Ранило тяжело. В госпитале я пролежал шесть месяцев. В городе Сарапуле, в Удмуртии.

А как было…

Утро. Мы сидим в своих окопах. В обороне. И вдруг — немцы! Они шли прямо на нас. То ли разведка боем, то ли наступление. Не понять. Шли без артподготовки. Я лежал со своей винтовкой. Немцы шли быстро, с гвалтом. Лейтенант наш видит, что дело плохо, что так, из окопов, не отобьемся, и поднял нас в контратаку. Я поднялся, сделал несколько шагов вперед, и тут меня ударило. В грудь. Пуля. А вышла в бок.

Из боя меня выносили. Когда пуля попала в меня, я повалился и сразу потерял сознание. Я не помню даже, как и повалился. А через три дня я был уже в госпитале в Сарапуле. Вот как заботились о раненых! Все было налажено.

После лечения там же, в Сарапуле, я был зачислен в Смоленское пехотное училище. Училище эвакуировалось из Смоленска. Сам-то Смоленск все еще находился под немцем. Недолго я там проучился. Опять на фронт. На этот раз — под Спас-Деменск.

Сперва прибыли в Калугу. А от Калуги маршем двинулись под Спас-Деменск. Шли ночами. Три ночи шли. Быстро. Спешили.

С ходу вступили в бой. И провоевал я там, под Спас-Деменском, три дня. Опять ранило. В руку. Навылет. Пулей. Во время атаки. В атаке ведь как… Вперед! Поднялись, побежали. Бежим все. Кричим тоже все. А там уж кого пуля найдет. Кому какая судьба.

Каждый раз меня убивало, и каждый раз казалось, что вот сейчас убьет до смерти, а все же судьба берегла. Рана тяжелая, но живой.

Война в пехоте… Что в пехоте увидишь? Что вспоминать? Вся война — в окопе, в поле. Когда немец отступает, мы видим его спину. Когда наступает, некогда его разглядывать, успевай стреляй, чтобы он тебя не прихватил. А то ведь всякое бывало…

Народ тоже всякий на фронте попадался. Однажды, в Венгрии уже, стояли мы в обороне. И старшина застрелил солдата. Что-то тот у него упер. А старшина его и прихватил. Но стрелять-то зачем? Человек же! Свой! Виноват? Так пускай бы его судили и отдали в штрафную роту. Но убивать… И тогда мы с другим сержантом отвели того старшину за дворы и хотели тоже… Так он в ногах у нас валялся, прощения просил.

Под Оршей и под Будапештом мы побывали в окружении. Всей дивизией. Выходили с боем. Народу много потеряли.

Под Будапештом меня в третий раз ранило.

К тому времени дивизия наша получила наименование 90-й гвардейской дважды Краснознаменной Витебской.

Победу я встретил в госпитале.

Под Будапештом нашу дивизию на марше прихватил немецкий бронепоезд. В поле, на открытом месте. И шлепал нас как хотел из всех своих орудий. А у нас ни авиации, ни артиллерии. Сразу поднялась паника. Вот там многих побило.

За всю войну, за все мои муки, страдания и победы награжден я одной-единственной медалью — «За отвагу». В пехоте больше не давали.

Вручил мне ее начальник штаба батальона капитан Ионов. Пришел он к землянке: «Мордасов! Ко мне!» Я вышел. Думаю: что такое? Вроде ни в чем таком плохом не участвовал. А он: «Вручаю тебе боевую награду — медаль „За отвагу“!» «Спасибо», — говорю.

Вот так я и получил медаль. Было это в августе 1944 года.

На войне от командиров многое зависело. От больших начальников. От тех, которые находились в штабах армии, дивизии, полка. Как они спланируют операцию, так она и пойдет. Учесть свои возможности и силы противника. Обеспечение. Резервы и управление ими. А лейтенанты воевали вместе с нами. Всегда рядом. В окопах. Одна судьба.