— Простите, Бога ради! Вы не ушиблись? Давайте я помогу вам подняться, — зачастил хмырь, отбросил в сторону привет жириновцев и ошарашенно уставился на асфальт. — Господи, Мария! Как вы здесь оказались?

— По вашей милости, — сдерживая ярость, она попыталась подняться самостоятельно, подчеркнуто не замечая протянутую руку. Однако попытка вышла такой неуклюжей, что мужчина, не выдержав, обхватил руками мокрую курицу и поставил перед собой. Помощь оказалась чересчур энергичной: курица ойкнула и странно качнулась вбок.

— Что-то болит? Вам плохо?

— Уберите руки! Из-за вас я, кажется, сломала каблук. — Она наступила на пятку и скособочилась. — Ну, точно! — Ее трясло от злости. На дождь, на вынужденное жлобство, не позволявшее купить машину из-за надежды сменить жилье, на безразличного ко всему кухонного делягу, валившего с ног приличных людей, но больше всего на себя — безмозглую клушу, служившую приманкой для всевозможных проблем. Она небрежно закинула на плечо добычу из лужи, задрала мокрый нос и бросила свысока: — Всего доброго, — при этом вид у гордячки был довольно плачевный.

— Подождите! Вы на машине?

— Какое вам дело?

— Вас же даже в метро не пустят. Вы себя хоть видели со стороны? — теперь уже ливень хлестал обоих, и кто спрашивал, выглядел не лучше той, от кого ждал ответа. Лоб облепили короткие темные волосы, которые казались мокрой тряпкой с изрезанным краем, натянутой плотно на череп, промокшая насквозь льняная рубашка прилипла к телу, светлые брюки потемнели от влаги и грязных брызг — угадать в этом непрезентабельном мужичонке хозяина «Ледяного дома» было трудно. — Давайте я вас подвезу, машина в двух шагах. — Он кивнул на «Фольксваген».

— Спасибо, не надо. Лучше подберите продукты.

— Ну и черт с вами! Делайте, что хотите, — Стернов склонился над разбросанным по асфальту товаром, а несговорчивая знакомая выпрямила спину и зашагала с надменным видом своей дорогой.

Дорога оказалась долгой, унылой, наперекор здравому смыслу. Через несколько метров вымокшая хромоножка начала сознавать, что сглупила, отказавшись от дельного предложения. Вернуться не позволяла гордость, идти вперед мешал проклятый каблук. Одна радость — обнаруженный зонт, зацепившийся за чахлый придорожный куст. На душе скребли кошки, вымокала не только материя, но и дух. Мария с ужасом поняла, что устала. От безденежья, от одиночества, от никчемной игры, в какую вляпалась сдуру, от самодовольной четы Подкрышкиных и «Ясона», с которым дальше некуда плыть — от всего, из чего складывалось ее «сегодня» без малейшего намека на проблески в «завтра». Это была, конечно, минутная слабость, но из минут складываются часы и, плавно перетекая в дни, исчисляют годами жизнь человека. Так кладется фундамент, где за прочность большого дома отвечает малый кирпич. Похоже, ее «дом» дает трещину. Сзади кто-то невежливо дернул за руку.

— Да постойте же! Вы что, оглохли? Я чуть глотку не надорвал, а вы даже не оглянетесь. Пошли!

— Собрали продукты? — но теперь, видно, оглох горлодер, тащивший ее к обочине. По правде сказать, особых усилий ему прикладывать не приходилось: скособоченная знакомая хромала послушно и резво.

— Куда ехать? — Стернов достал из бардачка пачку салфеток, бросил на колени промокшей пассажирке. — Посмотритесь в зеркало, может, пригодятся.

Из прямоугольного зеркальца на нее таращилось пугало — встрепанное, уродливое, бесполое, каким отгоняют ворон, а не впихивают в салон машины. Пассажирка решила, что водитель — непуганая ворона и, довольная точным определением, принялась себя осушать, предварительно доложившись.

— Дмитровское шоссе.

Они ехали молча, каждый обдумывая свое. Их связал только дождь да шапочное знакомство, при таком раскладе людям обычно не о чем говорить.

У «Волги» свернули налево и, попетляв, остановились у невзрачной кирпичной пятиэтажки.

— Далековато вас занесло.

— Не дольше, чем необходимо. Спасибо, что подвезли, всего доброго.

— И вам спасибо, что не убили, когда я толкнул вас в лужу. Удачи! — за этот насмешливый тон его стоило бы убить.

На следующий день в дверь позвонил курьер и вручил тщательно упакованную большую коробку. Когда адресат догадался, кто отправитель, посыльного и след простыл. А в прихожей нахально расположились светлые босоножки и простенький летний костюм цвета топленого молока. Наметанный глаз оценил эту простоту в три зарплаты эксперта.

* * *

— Ты охренел, что ли?! Соображаешь, на кого бочку катишь?

— Конечно, у меня котелок еще, слава Богу, варит. А вот ты из-за чего так возбудился, непонятно. Подумаешь, припугнул чуток. Да они нас вообще за людей не считают! Отгородились мигалками, охраной, мандатами и думают, так будет вечно? А хрен вам в задницу! И на каждого серого волка найдется своя красная шапка.

— Послушай, Машка, может, ты вправишь этому идиоту мозги? — взмолился Елисеев. — Иначе я его просто убью!

— Тогда тебя убьет наш главреж, потому что на мне держится весь репертуар.

Эта перепалка длилась уже полчаса. Они сидели на открытой веранде кафе и безуспешно пытались найти общий язык — троица бестолковых «шахматистов», неспособная закончить игру. Там, где партию должны вести двое, третий всегда только путает ходы да мешает.

С самого начала Мария была против идеи с насильником. По правде сказать, она, вообще, жалела, что поддалась минутному порыву откровенности и рассказала Димке о просьбе отца сыграть с его сыном шутку. В пересказе просьба выглядела нелепой, походила скорее на стариковскую прихоть, чем на отцовскую тревогу о сыновней судьбе. Однако старому другу идея понравилась, и он сразу, без приглашения, включился в «игру».

— Что мы имеем на входе? — озабоченно морщил лоб Елисеев. — Желание отца вернуть заблудшего сына — раз. Эгоиста, который живет только для себя — два. Закомплексованного мужика, помешанного на бабском идеале — три. И некую умницу, способную разрулить ситуацию — четыре. — Здесь «умница» скептически хмыкнула, но промолчала. — Что на выходе? Отцовское беспокойство о своем перезрелом чаде. Честно говоря, Машка, твой старичок бесится с жиру: сынок-то вполне успешный.

— Вот он и боится, что такой успех убивает в его сыне человека, понимаешь?

— Чтобы понять, надо чокнуться, как твой Тимофей Иванович. А кстати, я когда-то пиарил этого Козела. Тогда он был вполне нормальный мужик. Может, сейчас взлетел и, как все летуны, в полете подпортился? Не знаю, нам это по барабану, верно, Маняша? Мы должны нашего Икара спустить на грешную землю, пока он не грохнулся сам.

И они занялись «спуском». Достали приглашение на тусовку к художнику, чтобы засветиться перед труднодоступным объектом, поперлись парой на презентацию, где произошла «случайная» встреча, срежиссировали рыбалку с «кровавым» исходом и по воспоминаниям заказчика воссоздали интерьер Ольгиной квартиры. В результате, человек, привыкший водить за нос сотни тысяч, поверил вранью двоих. Наверное, все могло бы и дальше идти так же гладко, но вмешался третий — Димкин приятель, актер одного из детских театров, не к месту вдруг вспомнивший про «и аз воздам». Зазывая артиста в «игру», Дмитрий не подозревал о наличии тараканов в приятельской голове. Они поселились там, когда мать первокурсника ГИТИСа сбила насмерть черная «Волга». За рулем сидел депутат, предпочетший водителю молодую помощницу. Несмотря на поздний вечер, тут же нашелся нужный свидетель, который уверял, что пешеход перебегал дорогу на красный свет. Перед депутатом извинились, студенту посоветовали застегнуть роток на все пуговки, чтобы не раздражать тех, от кого зависит судьба государства. Сын молча похоронил мать, а после поминок дал себе клятву, что когда-нибудь отомстит. Случай представился через пятнадцать лет, и актер с упоением вошел в образ мстителя. Вот только несчастный дурень никак не хотел уяснить, что за зло, содеянное одним, другой не в ответе. Он упрямо твердил, что все политики одним дерьмом мазаны, и вонь одного всегда цепляет другого.