Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тебе так очень идет!
Ему приходилось орать мне в ухо, чтобы перекричать ветер. Мы подошли к кромке воды, оставляя на песке мокрые следы. Я подняла ракушку, полупрозрачную, блестящую от воды. Ветер поднажал, завыл с новой силой и снова разметал мои волосы по плечам. На небе собирались тучи — неужели пойдет дождь? Я размотала тонкий шарфик на шее, накинув его на голову, попыталась завязать концы, ветер рвал их из моих рук, такие вот шуточки.
— Ли! — крикнула я.
Он швырял камешки в прибой, но услышал меня, повернулся и подошел, только не затем, чтобы поговорить. Одной рукой он обнял меня за плечи, другой взял под подбородок и прижался теплыми, солеными от ветра губами к моим губам. Я сразу забыла и про волосы, дыбом стоявшие вокруг головы, и про шарф. Проказник-ветер тут же вырвал его из моих рук и поднял в небо как диковинную синюю птицу.
Ли оторвался от меня и помчался догонять шарф, а я стояла у кромки прибоя, хохоча во все горло, и ветер ловил звуки, слетающие с моих губ, и уносил прочь так быстро, что я сама не успевала их услышать. Шарф то поднимался в небо, то спускался вниз, дразня Ли, взмахивая краями, как крыльями, дергаясь и трепеща на ветру, пока наконец не приземлился на мокрый песок. Торжествующий Ли принес его мне — грязный, мокрый и холодный.
Нам наскучило сражаться с ветром, и мы, взявшись за руки, отправились в сторону города. Запахи из прибрежных кафешек были слишком соблазнительны, мы зашли в закусочную, взяли одну на двоих порцию жареной картошки и сели за пластиковый столик у окна. Внутри закусочной тишина была почти оглушающей. Мы молча жевали картофельные ломтики, разглядывая сквозь запотевшие окна прохожих, сгорбившихся из-за ветра, который, похоже, вознамерился сорвать с них пальто и брюки. У нас у самих горели щеки после общения с ветром.
— О, как бы я хотела, чтобы все дни были такие, как этот, — не удержавшись, выпалила я.
Ли задумчиво смотрел на меня, это он часто делал.
— Тебе надо бросить работу, — сказал он.
— Что?
Ли пожал плечами:
— Бросить работу, я говорю. Тогда мы сможем устраивать себе такие праздники каждый раз, когда у меня будут выходные.
Я рассмеялась:
— А на что прикажешь жить?
— У меня достаточно денег — хватит на нас обоих. Мы можем жить вместе.
Сначала я подумала, что это шутка, но он был вполне серьезен.
— Но я люблю свою работу, — сказала я.
Теперь рассмеялся он:
— Да ну перестань! Ты же все время жалуешься, что у тебя совершенно нет свободного времени.
— И все равно я не представляю, как это — бросить работу? Но спасибо за предложение.
Около кафе остановилась полицейская машина, из нее почему-то никто не вышел.
— Интересно, что они там делают? — спросила я.
Ярко-синие глаза Ли уставились в мои не мигая.
— Ты чего? — спросила я, улыбаясь.
— Мне надо тебе что-то сказать.
Он взял с тарелки очередной поджаристый ломтик и стал жевать, не сводя с меня глаз.
— Говори, — сказала я, но сердце у меня почему-то упало.
— Только это между нами. Идет?
— Конечно.
Даже и не знаю, чего я ожидала, но почему-то была абсолютно уверена, что ничего хорошего он мне сейчас не скажет. Я кожей чувствовала, что сейчас должен наступить переломный момент и Ли произнесет слова, после которых один период наших отношений закончится и неизбежно наступит другой.
Мои волосы, вконец запутанные ветром, присыпанные песком, склеившиеся от морской соли, дыбились над головой, как сахарная вата. Ли хотел пальцами расчесать прядку на лбу, но не смог, и это его рассмешило. Он опять посмотрел в окно, на полицейскую машину, которую теперь хлестало косым дождем. Потом снова взглянул на меня и бережно взял мою руку.
— Я просто хотел сказать, что люблю тебя, — пробормотал он, — вот и все.
Сердце мое подпрыгнуло до самого горла, в тот день я раз сто вспоминала эту минуту и эти слова. Мне хотелось смеяться, и петь, и кричать во весь голос о нашей любви.
И все же… Я никак не могла отделаться от ощущения, что он хотел сказать что-то совершенно другое и лишь в последний момент почему-то передумал.
Я уже собиралась спать, но надумала проверить квартиру еще один, последний раз, это как запретное удовольствие — решила позволить себе ради полного спокойствия. И напрасно, потому что я увязла. Наверное, все потому, что я снова забыла поесть да и последние ночи почти не спала. И вот теперь мне не удавалось сосредоточиться. Час за часом я бродила по квартире, так как то забывала, сколько раз проверила засов, то путала очередность проверок, то не могла удержать руку на притолоке двери достаточно долго. В общем, все шло не так.
В час ночи я приняла душ, чтобы хоть немного проснуться, замерзла в душе ужасно… потом надела треники и футболку и снова занялась дверью.
Не получается никак, что же делать! Сегодня я, наверное, вообще не смогу поспать… Я села на пол у двери, обхватив колени руками, всхлипывая, дрожа и сморкаясь, и даже не услышала шагов Стюарта на лестнице. Он постучал в дверь, напугав меня до смерти:
— Кэти, это я. Что с тобой?
Я не могла отвечать, только всхлипывала и сопела носом.
— Кэти, что случилось? Открой же, это я!
Минуту мне пришлось собираться с силами, а потом я выдавила:
— Уходи. Все в порядке… ты иди… пожалуйста.
Я напрягла слух, но звука удаляющихся шагов не услышала. Зато услышала, как он сел на пол за дверью. Я зарыдала сильнее, но теперь скорее от злости, чем от страха, — от злости на него за то, что вмешивается в мои разборки с собственной паникой, торчит у двери, мешает сосредоточиться. Однако, как ни странно, паника начала проходить. То же самое бывает, кстати, когда миссис Маккензи не вовремя высунется из-за своей двери и прервет нижнюю проверку.
Я отползла подальше от двери и, дрожа, уселась на ковре, думая о Стюарте, как ему там. Наверное, он считает меня безнадежной неврастеничкой.
В конце концов я прочистила горло и сказала твердо и строго:
— Вот сейчас все уже в порядке.
За дверью послышался шорох, это он встал на ноги.
— Точно?
— Да. Спасибо.
Он кашлянул:
— Может быть, тебе что-нибудь нужно? Чашку чая или еще чего?
— Нет-нет. Все хорошо, спасибо.
Да уж, только ненормальная может разговаривать со своей дверью.
— Ну ладно.
После паузы я услышала неуверенные шаги, как будто он не до конца поверил мне. Затем он все-таки поднялся к себе и захлопнул дверь.