Какой-то мужчина свалился на рассвете с пристани в темно-зеленые воды озера и утонул. Холодные круги сомкнулись над ним, глубины поглотили труп, потом вода успокоилась, будто ничего и не было. Мужчина умел плавать, но он потерял сознание. Это был сильный мужчина, он родился в деревне неподалеку. Сидел на мостках пристани с удочкой, а в это время кто-то подкрался к нему и стукнул по голове молотком. Он потерял сознание, упал ничком в воду, утонул. Маленький, но увесистый молоток был похищен из его же дома. Молоток потом извлекли со дна озера вместе с трупом. В момент убийства неподалеку от места действия находилась только семилетняя девочка, других свидетелей не оказалось. У девочки было что-то не в порядке с речью, ни на один вопрос она не отвечала. Несколько месяцев назад ее оставили в деревне бродячие артисты. Убитый мужчина заботился о ней. Он был холостяком, жил со своими престарелыми родителями. В кладовке он сделал для девочки постель, кормил ее. У доброго и немногословного мужчины врагов в деревне не было. Совершенно непонятно, кто мог покуситься на его жизнь.

По потолку скользнула огромная тень. Ты оторвалась от книжки. Мальчик поднялся с постели и вышел из купе. Для мальчонки дверь тяжеловата, но он открыл ее с легкостью и бесшумно затворил. Вместо него явилась проводница — проверить билет. Интересно, есть ли у мальчишки билет? И где его родители? Может, они спят в соседнем купе? Во время походов или на корабле дети вообще-то любят ложиться где-нибудь поодаль от родителей, но этот мальчик слишком мал, чтобы ему позволили своевольничать. Впрочем, о детях я мало что знаю.

Проводница ушла, через какое-то время мальчик вернулся. Глаза у него отчего-то блестят. «Неужели он сбежал из дому?» — беспокоишься ты. «Эй, мальчик, а где твои мама с папой?» Услышав вопрос, мальчик передернул плечами. Будто бы поразился тому, что ты умеешь говорить. Поскольку у тебя опыт общения с детьми небольшой, ты точно так же, как и в случае со взрослыми, считаешь неудобным расспрашивать. «Можешь не говорить, если не хочешь», — с деланым равнодушием бросаешь ты и снова берешься за книжку. Ты и вправду продолжаешь читать свой детектив — уж слишком интересно, чем все кончится.

Со дня смерти мужчины прошла неделя, и вот один житель деревни собрался на рассвете на рыбалку. На пристани он увидел ту самую девочку — она просто стояла и глядела на озеро. И было в ней что-то от привидения, так что страшно подойти. Рыбак молчал, смотрел на нее, смотрел и вдруг видит: девочка подняла вверх руки и резко опустила их вниз — будто молотком ударила. Рыбак аж содрогнулся. Вернулся домой, а девочка у него из головы не идет. Потом немного успокоился. В любом случае для него стало абсолютно ясно, что девочка присутствовала при убийстве. Присутствовать-то присутствовала, но кто же преступник? И каковы мотивы? Может, убийство совершили заезжие артисты? И если среди них были родители девочки, то тогда она, может быть, покрывает их? Это было бы вполне естественно.

Тут в купе неприятно запахло, ты украдкой смотришь на мальчика. Он лежит на постели и лижет свою руку. Вообще-то дети часто делают так — высунут язык и лижут руку в районе локтя. Только ты так подумала, как поезд подошел к какой-то станции, свет от фонарей проник в купе сквозь занавеску. Он упал на руку мальчика, и ты увидела алую кровь. Из руки текла кровь. «Что случилось? Поранился?» — воскликнула ты, вскакивая с постели. Сохраняя все то же безучастное выражение на лице, мальчик повернулся к тебе спиной. Но увиденная кровь не позволяла оставить все как есть. «Покажи-ка». Ты коснулась его спины, и тут все его тело передернулось от конвульсий. Ты взяла его за руку и содрогнулась — вся рука была в крови. «Что с тобой? Ты только посмотри! Надо сказать проводнику и взять у него аптечку!»

Рана представляла собой полукруг со следами укуса. На ум приходила только обезьяна. Неужели какая-то дикая обезьяна притаилась в нашем купе? Ребенок, которого до крови искусала невидимая обезьяна… А поезд все стоял на никому не известном полустанке. «Да здесь и города-то никакого нет», — пронеслось в твоей голове. Снова посмотрела на рану и ужаснулась. Похоже, что мальчишка укусил себя сам. Несколько лет назад ты уже видела такого мальчика. Ты тогда работала в лагере беженцев. И там был ребенок, который покусал себя. Сквозь рваную ранку текла кровь, увидев ее, мальчик перестал кричать и выть, засмеялся с чувством облегчения. Он укусил себя, чтобы убедиться: есть люди, которые придут тебе на помощь, а сам ты жив живехонек.

Пока ты в полном ошеломлении рассматривала его руку, мальчик, который до этого момента не оказывал никакого сопротивления, вдруг с неожиданной силой отдернул руку и разразился истерическим смехом. Продолжая лежать, он соскреб — будто кожу — свои белые тонкие брючки и бросил их тебе в лицо. В этот момент открылась дверь — свет выхватил чей-то пиджак. Брюки свисали с твоих плеч. Ты увидела перед собой лицо, приставленное к пиджаку. Строгий голос стал что-то вещать. Мальчик обреченно сел на постель, надел брюки, встал. Не говоря ни слова, ты наблюдала, как его увели. «Да он, похоже, сбежал из дому», — сказала ты проводнику, который снова появился перед тобой. Он же смотрел на тебя злобно, словно на преступника. «Постыдилась бы», — произнес он. Я погрузилась в раздумья, а проводник спросил: «Где вы прятали ребенка, когда я проверял билеты?» — «Я его не прятала. Просто он пошел в туалет». Лицо проводника побагровело от злости. «Зачем ты мучила ребенка?» — сказал он, выходя из купе.

Что ж такого ты сделала? Оставшись одна в этой чересчур светлой камере, ты легла на бок, поджав под себя коленки — будто жалела их. Да, ты не смогла оказать мальчику первую помощь. Это плохо. Ты не заметила, что он укусил себя, — читала свой дурацкий детектив. В этот момент ты поняла, чем он закончится. Дело в том, что мужчина ужасно мучил немую девочку. А потому в то утро она подкралась к нему сзади и ударила его молотком по затылку.

Помнишь ли ты? Или не помнишь? Тот самый день, когда ты продала в поезде свои маленькие кусачки для ногтей? Еще до окончания путешествия ты уже поняла, что эти кусачки были непростыми. Ты, конечно, успокаивала себя: ногти вырастут — можно обрезать их ножницами, а потом отшлифовать пилкой. Но где-то в самой глубине души ты ругала себя: теперь нечем обрезать ногти, теперь тебе придется подчиняться их росту, теперь тебя повлечет в том направлении, куда они растут.

Ты помнишь, как вы встретились в поезде? С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Ты помнишь эти глаза, напоминающие перевернутый треугольник? Может быть, ты скажешь, что не помнишь это странное лицо. Сколько лиц способен запомнить человек — тех лиц, что ты повстречал во время путешествия двадцать лет назад? В любом случае ты вряд ли забыла тот мартовский день, когда ты села в ночной экспресс, отправлявшийся по маршруту Патна — Бомбей. Впрочем, термин «ночной экспресс» вряд ли применим в данном случае. Ведь прежде чем прибыть в Бомбей, тебе пришлось провести в этом поезде целых две ночи. Это, собственно, был не экспресс, а просто поезд, который ехал себе и ехал, пока не наступала ночь, это был способ въезжания в уютную ночь.

Ты ведь, наверное, помнишь, как невыносимо долго пришлось ждать, пока билет не очутился в твоих руках. Перед кассой на вокзале Патны выстроилась длиннющая очередь, солнце жгло нестерпимо. Белый хлопок, покрывающий стройные спины индийских мужчин, промок от пота и приклеился к коже. Очередь извивалась змеей, которая разбухала перед кассой. Сколько времени ты уже здесь? Ты даже не можешь посмотреть на свои часы. Всякий раз, когда ты надевала их на руку, тебе говорили: «Продай! Сколько стоит?» Часы были дешевыми, но их необычная форма привлекала внимание. Так что тебе пришлось спрятать их на дно чемодана. Впрочем, узнавать, сколько сейчас времени, не имело смысла. За тот месяц с небольшим, что ты пробыла в Индии, ты распрощалась с привычкой смотреть на часы. Было вполне достаточно знать, что ты находишься здесь давно. Может, тридцать минут, может, час, а может, и полных два. Тебе казалось, что время никак не влияет на длину очереди. Наверное, кто-то влезал без очереди. На вокзале множество людей ходили туда-сюда, кто-то из них пересекал очередь поперек, так что если кто-то и протискивался без очереди, то заметить это тебе было нелегко. Почему вот только не возмущается тот человек, перед которым кто-то протиснулся? Ему что, взятку дают?