– Я не доеду без тебя. До кормильцев, может, доберусь, но там...

– Ты говорила, тебя ждут в Балашихе.

– Да, но мне еще надо попасть туда! А теперь у меня даже нет денег, чтобы нанять кого-нибудь для охраны.

– Я не знаю этих мест. Никогда не бывал здесь. Поэтому ничем тебе не помогу.

– Это не важно! Ты умеешь драться. Драться и стрелять, мне это нужно.

Наверное, я и вправду был нужен ей. Но я совсем не был уверен в том, что раскаяние девчонки и те слова, которые она сказала перед тем, как я чуть было не ударил ее, искренни. Юна могла опять все рассчитать, как тогда, при виде кетчеров, и просто пыталась манипулировать мною.

Поэтому я покачал головой, забросил полупустую котомку на плечо и стал прилаживать ремень хауды так, чтобы она не болталась слишком низко на боку, но и не висела чересчур высоко под мышкой.

Юна Гало опустила голову, закусив губу. Кажется, в глазах ее были слезы, но я не приглядывался.

Я смотрел совсем на другое.

Она стояла боком ко мне. Правый рукав почти оторвался, воротник над плечом тоже, и в прорехе под шеей виднелась смуглая кожа.

А на коже татуировка.

Рисунок.

Человек внутри шестерни.

Точно такой же был на перстне доктора Губерта.

Тачка оказалась тяжела на разгон и плохо слушалась руля, двигатель тарахтел и часто кашлял, плюясь гарью из выхлопной трубы. Зато, хотя она выглядела приземистой, клиренс из-за больших колес получался высоким, да и сами колеса – будь здоров, так что проходимость у нее была приличная.

Покинув рощу, мы проехали глубокую лужу и перевалили через холм, а дальше потянулся пустырь с силуэтами зданий на горизонте.

Сидя за рулем, я размышлял над происходящим. Старые подозрения проснулись во мне. Что, если это виртуал, а человек в шестерне – знак, который подает мне Губерт, что-то вроде внутреннего пароля, который он упоминал? Вдруг по какой-то причине они потеряли возможность управлять своим виртуальным детищем и отправили меня сюда... ну как агента, чтобы я разобрался с проблемой? После подключения я должен был пройти инструктаж, но из-за системного сбоя меня сразу выбросило в эту локацию, и девушка с татуировкой – вроде программы-проводника, которую Губерт быстро инсталлировал в помощь мне?

Юна спала на соседнем сиденье с винтовкой Бурноса на коленях. Объехав торчащий из земли огрызок бетонной плиты с клубком ржавой арматуры на торце, я поморщился. Бред! Драка с Сипом, рана, боль в руке, манис, врезавшийся башкой мне в грудь... все слишком реально. Ни в какой виртуальной локации невозможно такое.

Хотя если поток сигналов идет прямо в мозг через какие-то нейрошунты, то всё, включая и боль, должно быть для меня абсолютно реальным. В том-то и дело: если это прямое подключение к зрительному, слуховому, обонятельному и прочим центрам, у меня нет возможности отличить, реальность вокруг или нет. Потому что в мозг поступают такие же сигналы, как если бы я видел обычные вещи в физическом мире, ощущал их, слышал звуки и чувствовал запахи. Ведь все это точно так же создает сигналы в мозгу. Я помню, как мы тренировались на летных симуляторах – без всякого «прямого подключения» возникала очень плотная иллюзия, все внутри екало и обрывалось, если машина падала, а от перегрузки сердце начинало громко стучать, разгоняя кровь... И этих эффектов в нашем лагере добивались лишь с помощью телешлема и сенсорного костюма не самой последней модели, что уж говорить о более сложных технологиях...

Я окинул взглядом пустырь. Какая-то Матрица, сто мутафагов вам в зад!

Одно я теперь понимал хорошо: мне ни за что нельзя упускать из вида Юну Гало. Что бы там ни было, она – мой ключ к дверце, за которой спрятана разгадка происходящего. У меня было четкое, ясное ощущение: если мы почему-либо расстанемся, если я потеряю ее, то никогда ни в чем не разберусь. Буду бродить между свалками и пустырями, населенными кетчерами и бродягами, всяким зверьем, мутафагами, ящерами, пока в один прекрасный день кто-то не подстрелит меня или не отгрызет мне башку.

Не отводя взгляда от пустыря впереди, я нащупал фляжку между сиденьями, зубами сорвал колпачок, выплюнул его и сделал несколько глотков самогона.

– Рука еще болит? – сонно спросила Юна. – Сильно?

Я снова отхлебнул. Самогон был крепкий – в голове зашумело. Наплевать, тут нет гаишников и камер слежения.

– Возьми, – сказал я, не поворачивая головы.

Юна взяла у меня фляжку, сделала маленький глоток, нашла колпачок под ногами, завинтила ее и положила обратно. И снова откинулась на спинку сиденья, устало закрыв глаза.

Я с подозрением покосился на девушку. Что, если она все знает? Знает тайну этой реальности, причину моего появления здесь, знает, кто я на самом деле такой...

Нет, это уже паранойя. Но откуда тогда у нее наколка с рисунком?

Утром, заметив его, я едва сдержался, чтобы не схватить Юну Гало за плечи и не вытрясти из нее правду. Удержала меня одна мысль: если это какой-то заговор, то она просто соврет мне, а возможности проверить ее слова у меня нет. Действовать следовало осторожно, и лишь позже, согласившись охранять ее дальше и уже садясь в машину, я невзначай спросил про наколку. Девушка удивилась, потерла кожу у основания шеи и сказала, что татуировка у нее с детства. А потом нахмурилась и добавила:

– Странно, теперь, когда ты спросил, я подумала... Ведь я несколько раз пыталась узнать у отца, откуда она взялась и что значит этот рисунок, но он всегда переводил разговор на другое.

Тимерлан. Тимерлан Гало, глава Меха-Корпа, то есть Механической Корпорации. Их база в Арзамасе, а мы сейчас между Арзамасом и Москвой. Мысленно представив себе географическую карту, я вспомнил, что гдето в этом районе находятся Владимир, Муром, Рязань... И Ока? Ведь к юго-востоку от Москвы протекает Ока. Или мы ближе к столице?

Или Ока пересохла?

Возможно, то русло с железнодорожным мостом – все, что осталось от Оки?

Я вел машину дальше через болотистые пустыри, объезжая рощи и остатки строений. Может, мне соврать Юне Гало, что после некроза я ничего не помню? Не помню даже, как забрел на тот холм? Чтобы она рассказала мне все про этот мир...

Нет, пока что я не настолько доверял ей. Мне казалось, что сегодня она не врала и была искренней, когда просила прощения, но если девчонка поймет, как мало я понимаю в происходящем, то сможет крутить мною как захочет.

Иногда машина ехала по твердой земле, иногда под колесами хлюпала грязь или булькала мутная вода в лужах. Я повернул, оставляя слева большой холмовейник, который высился на крыше здания, ушедшего в землю до самых окон, и тогда Юна сказала:

– Я расскажу тебе, что происходит.

– Давно пора, – проворчал я.

Не обращая внимания на мой тон, она продолжала: