– Он женат?

– Разведен. Давно уже. Лет десять, наверное.

– Скажи хоть, как его зовут.

– Игорь.

В этот момент фотограф, то сидевший на корточках, то почти лежавший на полу, встал на ноги, выпрямился и бросил на нас второй бессмысленный взгляд. Отросшие черные волосы завиваются на концах, едва заметная проседь на висках, темные и четкие, будто нарисованные уверенной рукой опытного художника, брови. Две быстрые идеальные линии, которые не повторишь, даже если очень захочешь.

У фотографа были сильные, подкачанные плечи и руки, у шеи выпирали ключицы. Он фотографировал в одних джинсах, небрежных, дырявых, потертых – бывших когда-то дорогими. Они висели на бедрах. Казалось, еще пара шагов, и он их потеряет. Игорь ходил босиком и наступал на штанины ногами…

Сильный, молчаливый, странный, небрежный и какой-то немного дикий. На шее блестела цепочка, а на плече вился непонятный орнамент. То ли завитки, то ли буквы непонятного шрифта.

Казалось, я могу стоять так целый день, неделю, месяц и просто смотреть, наблюдать за ним, как за диким и опасным животным. Опасным и интересным. Настолько, что хочешь подойти ближе и дотронуться рукой. Проверить – укусит ли?

– Ты с ним уже спала? – спросила я.

– Нет, – отмахнулась Кристина. – Но я недавно видела девку, с которой он ездил отдыхать в середине июля. Она его аспирантка. Не помню, как зовут. То ли Лера, то ли Вера. В общем, у него есть одно любимое место на Черном море, деревня какая-то. Вот он туда с пяти лет каждое лето ездит. Только туда почему-то. И никуда больше.

– Кристин, а скажи, на сколько лет я выгляжу?

– Если накрасишься, на двадцать. Ты что хочешь?

– Он ведь не будет спрашивать у меня паспорт.

– А вдруг спросит?

– Скажу, что забыла или что не ношу его с собой. Скажу, что мне девятнадцать недавно исполнилось. Привру на два года.

– А вдруг он догадается? Ты его совсем не знаешь. Мне иногда кажется, он людей насквозь видит. Но дело твое. Я тебя предупредила. Не хочешь проблем – не связывайся с ним. Только фото.

– Я не боюсь проблем, – улыбнулась я, а потом добавила: – И ты не бойся. Я в него не влюблюсь. Ты ведь знаешь, что мне нравится твой брат.

– Сама виновата.

– Я знаю.

– Ладно, пойдем, ты выберешь себе что-нибудь и переоденешься. Он должен закончить через полчаса.

Кристина затушила сигарету, и мы вернулись в студию. Она подвела меня к длинному кронштейну, где висели десятки цветастых нарядов.

– Здесь много, выбирай… – приговаривала Кристина, нервно перебирая тряпки на вешалках. Достала платье из мешковины, повертела, поморщилась, отправила на место. – Может, тебе вот это? – Она показала кукольно-розовое платье в крупный белый горох с пышными рукавами. – Эти платья заказывали в магазине для взрослых. Оно называлось «Сладкая девочка». Так мило.

Кристина смеялась.

– Мне ничего не нравится, – честно призналась я.

– Посмотри еще, – настаивала Кристина.

– Наряды полнейший отстой. Я буду сниматься как есть.

– Ню?

– В джинсах и белой майке, – ответила я. – Хотя…

– Что?

– Почему бы и нет?

– Ты серьезно?

– Да, – кивнула я и добавила с вызовом. – А что? Я в себе уверена. Я ничем не хуже этой, в бусах.

Кристина задумалась.

– Что, тебе слабо?

– Не слабо, – ответила Кристина через минуту, снимая с себя кофту и оставаясь в полупрозрачной черной майке.

– Краситься тоже буду сама. Тебя накрасить?

– Если бы ты была парнем, Дима бы тебе уже врезал.

– Но, к сожалению, я девочка, и поэтому он просто целуется со мной. Иногда.

Тем временем Игорь закончил фотосессию. Полуголая модель, с ног до головы увешанная бусами, уставшая, пришла переодеваться в примерочную. Я достала косметику и села на пол у широкого зеркала во всю стену.

Я могу накраситься в любых условиях, даже стоя в электричке или в маршрутном такси рано утром. Крашусь с двенадцати лет. Сижу в этой обшарпанной студии на полу, наношу тон быстрыми движениями, мягкой кистью, рисую идеальные черные стрелки на веках, распускаю волосы и думаю о том, как мне жалко денег.

Кристина сказала, что Игорь берет пятнадцать тысяч за два с половиной часа съемки.

– Ну, здрасьте! – прозвучало у меня над ухом. Голос мужской, приятный, наглый. Я пока не видела его лица, но видела голые ноги. На левой штанине он стоял загорелой ступней со светлым следом от сланца; правая была небрежно подвернута почти до колена. Он курил, держа сигарету левой рукой, на безымянном пальце простое тонкое обручальное кольцо. Золотое.

Я подняла глаза и открыто посмотрела на него. А он – на меня. Долго, оценивая, медленно поднося к губам сигарету. Карие глаза, цвета темного меда, внимательные, насмешливые.

– Добрый день, – ответила я и отвернулась.

– Ну и как нас зовут? – интересовался Игорь.

– Оксана.

– Как будем сниматься?

– В джинсах и майке, – пожала плечами. – Можно и без.

– А не боишься?

– А надо?

Игорь улыбнулся и, поднявшись на ноги, отошел в студию. Он был мужчиной-вызовом. Не тем, в кого надо влюбляться. Не тем, за кого надо выходить замуж. Не тем, от кого нужно рожать детей. Именно вызов. Игра, борьба, соревнование с самой собой. Смогу ли я? Получится ли?

– Через десять минут можем начать. Будешь готова, подходи.

Кто-то любит загадывать на мелочи – на песни по радио, на подброшенные вверх монеты, на погоду и совпадения чисел.

Я люблю брать себя на слабо.

– Сколько тебе лет? – крикнул Игорь из студии.

– Девятнадцать, – прокричала в ответ.

Кристина строго посмотрела на меня. Игорь промолчал.

Снимались три часа. Каждые тридцать минут Игорь бегал курить на лестницу. В конце я заплатила ему. Он сказал положить деньги под угол своего ноутбука. Пять тысяч были настоящими, а десять – двумя закладками, купленными за пять рублей в газетном киоске на железнодорожной станции.

– Тебя подвезти? – спросил Игорь, натягивая серый свитер на голое тело и застегивая часы на левой руке. – Темно уже.

Я согласилась, хотя могла дойти пешком за десять минут. В машине играл сборник песен Битлов. Я переключила на радио и долго вертела ручку настройки.

– Тебе ничего не нравится, – сказал Игорь.

– У меня хороший вкус, – улыбнулась я.

– У меня тоже.

Он остановил машину у круглосуточного магазина в конце Московского шоссе. Я молча вышла, захлопнула дверь и обернулась.