Одарка поднялась, накинула на голову платок, степенно пошла к выходу. А когда позади услышала голос чекиста с угрозами отобрать и землю, и коров, женщина вернулась. Она сложила пальцы в два больших кукиша.

– Вот тебе, а не моих коров! – ткнула она кукиши Лупикову и ушла, гордо задрав голову. Зал взорвался смехом, а уполномоченный прямо-таки побагровел.

Когда немного стихло, Иван Михайлович придирчиво посмотрел на тех, кто сидел в последнем ряду.

– А вы, Черножуковы, что скажете? – обратился к ним. Мгновенно воцарилась тишина.

– Хочешь услышать мое мнение? – Федор поднялся. – Скажу сразу: я не пойду в колхоз.

– Мы уже на «ты»? – спросил Лупиков. – Я с тобой телят не пас.

– Вот это и плохо. Если бы пас, то знал бы, как эти телята достаются. Предупреждаю: ко мне можете не приходить, я своего ничего не отдам.

– Таких, как ты, будем ссылать, выгонять из села поганой метлой! – заорал коммунист. – Несознательным элементам нет здесь места!

– Ссылай! Убивай! Режь меня! Жги! – твердо, уверенно и громко сказал Федор. – Но ты не имеешь права заставить меня идти в коммуну!

– Имею! Имею полное право.

– И кто же тебе дал такое право: принуждать честных людей?

– Советская власть, коммунистическая партия дала мне такое право! – с гордостью заявил Иван Михайлович. – А ты – кулак, который нажился за счет батраков.

– Ошибаешься, чекист, у меня нет батраков.

– А мне сейчас безразлично, есть они или нет. Я знаю одно: среди наших сознательных крестьян тебе нет места.

– Ишь, как он запел! – завопил с места Осип Петухов. – Хватит кулакам трястись над своим добром! Отобрать у них все! Коров отдать в коммуну! Я буду первым, кто напишет заявление в колхоз!

– Я – второй! – поднялся его брат.

– Я тоже хочу написать заявление! – Ганнуся вскочила с места.

– Вот видишь, кулацкая рожа, – довольно сказал Лупиков, – молодежь лучше понимает перемены, которые пришли в нашу жизнь!

Варя оторопела. Она взяла за руку Ганнусю, но та резко ее выдернула и подбежала к столу, встала рядом с уполномоченным.

– Люди, – сказала она, раскрасневшись, – я хочу сказать: достаточно гнуть спины, трудясь на кулаков. Я и мой отец много лет работали на богача, не видя белого света. И просвета не было б, если бы не образование колхозов. Только теперь я буду чувствовать себя хозяином свободной земли, где мы все вместе будем днем работать, а вечером отдыхать. Я стану свободной в колхозе, потому что буду знать, что работаю не на кого-то, а на себя. А что я имела до этого? Каторжный труд, и все! Для чего? Чтобы кулаки сумки деньгами набивали? Хватит! Пришло мое время! Я буду третьей, кто напишет заявление! – горячо воскликнула она.

Варя с трудом улавливала слова подруги. Не верилось, что такое могла говорить ее милая Ганнуся, которую родители любили как родного ребенка, одаривали на праздники. Она же ела с ними из одной миски! Как она может?!

– Я еще хочу сказать, – продолжила Ганнуся. – Я много работала на кулака, а что заработала? Знаете, чем Павел Серафимович со мной рассчитался? Вот этими дырявыми старыми сапогами! – Девушка приподняла подол платья, демонстрируя обувь. Варю будто обухом по голове ударили. Слова подруги резанули сердце, как серп спелые колосья. – Я хочу написать еще одно заявление – о вступлении в комсомол! – гордо заявила Ганнуся. Петуховы сразу же поднялись, громко зааплодировали.

– Хорошо. – Иван Михайлович довольно улыбнулся. – Такие сознательные граждане нам нужны. Спасибо тебе! Кто еще хочет взять слово? – Он обвел собравшихся придирчивым взглядом.

С места поднялся Михаил Черножуков. Отец дернул его за рукав, но было поздно – сын уже направлялся к столу.

– Не буду многословным, – сказал он, и его растерянный взгляд убежал от пристального родительского. – Имею и надел земли, и хозяйство, но мне совсем не жалко отдать все в коммуну. Я хочу новой, лучшей жизни для себя и своих детей. И меня пишите!

Михаил не видел, как побледнел и тяжело вздохнул Павел Серафимович. Варя испугалась за отца, потому что тот стал похож на натянутую струну, которая может оборваться от малейшего прикосновения. Что будет, если отец вдруг что-то выкинет? Но мужа крепко держала за руку Надежда. Одна она услышала, как из его уст вылетело тихое «Иуда!». Когда возле стола выстроились в очередь желающие писать заявления, Черножуковы молча поднялись и двинулись к выходу. Муж Ольги дернулся, но она так его огрела по спине тяжелым кулаком, что тот смолк и поплелся за женой. За ними пошли те, кто не имел желания записываться в колхоз. Семейство Черножуковых, попрощавшись, разбрелось по своим домам. Варя молча шла позади родителей.

Морозный воздух немного рассеял туман в Вариных мыслях. В голове вертелась не так выходка брата, как поступок Ганнуси. На душе было грустно и мерзко, будто там постоянно жила холодная и бездушная змея, которую она не замечала. Сейчас змея выползла, скользнув по теплому телу и оставив после себя что-то неприятное, скользкое, грязное.

Село онемело. Уснули синие тени. Только кое-где светились окна, и над хатами прямо в темноту неба тоненькой струйкой вился серый дым. Снег припевал под ногами, и улица вслушивалась в мелодию шагов. Лишь перед своим двором Павел Серафимович остановился, грустно глянул дочке в глаза.

– Вот тебе, доченька, и бусы, и сапожки для подружки, – упрекнул он.

Дочка ничего не ответила. Горло сжало так, что стало трудно дышать. Глаза наполнились слезами, но Варя сдержалась, не расплакалась, лишь молча кивнула. Она почувствовала: где-то за ее плечами притаилась беда, которая ждет своего часа. Варя даже ощутила ее холодное дыхание. Девушка обернулась – сзади никого. Все вокруг дремало под снежной пеленой, и только молчаливые деревья тихо-тихо сеяли серебристым инеем…

Ночь рассыпала по небу пригоршню мерцающих звезд. Среди них застыла молчаливая луна. Ничто не нарушало полной тишины зимней ночи, лишь из конюшни донесся мирный храп лошадей, почуявших во дворе свою хозяйку. Варя улыбнулась про себя: хитрый Буян, надеется получить лакомства. Не до него сейчас. Андрей ждет ее, а на улице трещит мороз. Варя уже и не надеялась, что сможет выйти незамеченной. В родительском доме допоздна горел свет, да и бабушка совсем перепутала день с ночью – с трудом заснула. Варя кошачьей поступью выскользнула на улицу и пошла быстрым шагом. Одно воспоминание об Андрее – и по телу пульсирующими толчками побежала кровь, зашумело в голове, бешено застучало сердце. Еще немножко – и она окажется в объятиях любимого!

– Дорогой! – вылетело тихо из ее уст. – Ты замерз? Господи, у тебя даже брови покрылись изморозью!

– Ерунда! – отозвался Андрей, а Варя глянула в его полные восторга глаза. – Я бы мог тебя ждать до утра, только бы ты пришла!

– Разве я могла не прийти? – нежно произнесла она.