— Выставиться? — Отец нахмурился. — А при чем здесь это?

— Просто спрашиваю.

— С подобными вопросами всегда обращаются к Кони как к нашему официальному представителю, ты же знаешь. Так почему ты спросила?

— А разве к тебе напрямую никто никогда не обращался? Или к Агнессе с Владом?

— Бывало, конечно. Некоторые думают, что напрямую договориться проще. Но ты же знаешь нашу ситуацию — мы все решаем коллегиально. Маша, отвечай немедленно, при чем здесь покупатели? Тебя о них следователь спрашивал? Кстати, кто с тобой беседовал?

— Капитан Мирошкин. Конечно, спрашивал, но я просто сама интересуюсь. — Она помолчала. — Папа, а тебе не кажется странным, что они, вместо того чтобы закрыть дело, вызывают нас на допросы?

Разумеется, ему казалось. И, разумеется, он был не на шутку обеспокоен. Но уж кому он не хотел демонстрировать беспокойство, так это Маше. Вообще было бы чудесно, если бы они с матерью отправились в Милан прямо сейчас. Жаль, ускорить этот процесс невозможно: билеты куплены, отель заказан.

— Думаю, они отрабатывают обычную процедуру, — успокоительно произнес Леонид Аркадьевич. — Тебе не о чем волноваться.

Маша минутку помолчала, размышляя, но решила больше папу не беспокоить. Ее подозрения могут не подтвердиться, а отец обязательно будет переживать.

— Ладно, пойду переодеваться. Скоро за мной должны заехать.

— Как заехать? Маша, куда ты собираешься на ночь глядя? Уже двенадцатый час. Ты недавно вернулась, завтра похороны… Лиля, она снова куда-то собирается! Поговори со своей дочерью.

— Папа, я тебе уже говорила, что сейчас у нас гостит англичанин, и я обещала ему показать белые ночи. — Она произнесла это тоном утомленной примадонны, стоя в дверях. — Если хочешь, могу пригласить этого Фреда к нам — познакомитесь. Нужны же мне какие-то друзья в Лондоне, а то приеду и буду одна там скучать. Так хоть будет с кем пообщаться.

— Ты от скуки точно не умрешь, — скептически заметил Леонид Аркадьевич. — Лиля, а ты что молчишь?

— Леня, что ты пристал к ребенку? Она взрослая девушка, я в ее возрасте вообще уже одна жила, — беспечно пожала плечами Лилия Константиновна.

— Очень педагогично! — воскликнул отец.

Дверь Машиной комнаты уже захлопнулась, сообщая, что разговор окончен.

— Ты просто меня не любишь! Какая разница, мои это деньги или твои? Когда мы станем одной семьей, у нас все будет общее! Или ты не хочешь на мне жениться? — Слезы мгновенно высохли, зрачки сузились. Она впилась в любимого испытующим взглядом.

По большому счету, Митя не делал ей предложения. Но он постоянно повторял: «когда мы будем вместе», «когда ничто не будет стоять между нами», «когда я буду свободен и нам ничто не помешает». Подобные заявления давали ей моральное право на что-то рассчитывать. Вот сейчас и узнаем, насколько он был искренен. Подумав так, Агнесса с ужасом поняла, что вовсе не жаждет знать, насколько он был искренен. Но слово, как говорится, не воробей.

— Когда мы поженимся, да, — спокойно подтвердил он. — Но я не желаю начинать совместную жизнь с денежного займа.

Агнесса испытала такое облегчение, какое, наверное, испытывает приговоренный к смерти, над которым уже занесли меч и только потом объявили о помиловании. Она без сил опустилась на подушки рядом с Митей и почувствовала, как из глаз полились чистые слезы счастья.

— Если ты не возьмешь эти деньги, я сама переведу их на твой счет. — Она нежно поцеловала его в плечо. — Я постараюсь обернуться с деньгами за пару недель. Завтра похороны, потом оглашение завещания, а потом мы с Леонидом… Словом, через две недели, а может, и раньше, мы с тобой будем свободны. Слушай, — встрепенулась она, впечатленная неожиданно пришедшей мыслью, — а давай куда-нибудь поедем? На море. Куда-нибудь на острова! На Маврикий или на Багамы, а? Теперь мне это по карману!

Митя взглянул на сияющие глаза любимой и подумал, что ко всему можно привыкнуть. Не исключено, что на Багамах после дайвинга, серфинга и нескольких бокалов мартини или дайкири даже Агнесса может превратиться в красавицу. Разве сытая, полная впечатлений и удовольствий жизнь не стоит такой малости, как секс со слегка пожухлой, но зато на редкость горячей бабенкой? Время от времени можно будет позволять себе интрижки на стороне, чтобы поддерживать форму.

— Я не могу, — твердо сказал он. — Ты знаешь, как называют мужчин, живущих за счет женщин? Мне это отвратительно.

— Глупый, глупый мальчик, — проворковала она, лаская его ухо. Она была уверена, что уговорит его. Что все будет хорошо, они обязательно поедут на Багамы, и поженятся, и будут счастливы. Она будет счастлива.

За счастье надо платить, и платить она была готова. Леонид, конечно, согласится обменять Ах Пуча на коллекцию, и тогда она осыплет Митю подарками. Ей нет дела до потомков, до памяти предков, до коллекции. Она хочет жить, любить, ей осталось так мало времени, она не согласна терять ни минуты!

Ленинград, 1925 год

Николай исповедовался. Он зачастил в храм. Отец Феодосий стал его другом и советчиком, с ним он теперь обсуждал планы и делился надеждами. Николая допустили к причастию, и он регулярно присутствовал на службе. Тишина, знакомые с детства лики святых, печальные лица прихожан, неспешные беседы с отцом Феодосием — все это заслонило неуютный, чужой мир за дверями храма. Душа его успокоилась, чудовищные видения перестали тревожить. Однажды, вернувшись после заутрени, он распахнул тайник, без всякого страха взглянул на скрюченного золотого уродца и щелкнул его по носу.

— Ты просто золотой болван и больше ничего, — усмехнулся он. — Нет у тебя больше надо мной власти. Нет!

Тимофей Колодкин сделал Николаю документы. По наивности своей он даже попытался устроиться на службу, но ничего не вышло. Аня была права: такие, как он, без профессии, без знаний, с дворянским происхождением, никому не были нужны.

Деньги таяли. Племянники его обожали, зять терпел. Михаил дома почти не бывал, всегда возвращался поздно, уставал, и на разговоры с братом у него просто не было сил. Аня тоже уставала, но ее изматывала скорее не работа, а необходимость все время быть начеку.

Тимофей Егорович Колодкин был человеком, лишенным всякого благородства, грубым, мстительным, мелочным домашним деспотом. Ему льстила женитьба на дворянке, но не меньшее удовольствие доставляло унижать ее и регулярно напоминать, как жена от него зависит. И если трезвый товарищ Колодкин был еще худо-бедно переносим, то после первой рюмки пребывание с ним в квартире становилось истинным испытанием.

Пил он регулярно и много, как, впрочем, почти все новые хозяева жизни. Николай уже успел ознакомиться с нынешними нравами и теперь не выходил из дома без револьвера. Лучше уж погибнуть в перестрелке с патрулем, чем от кулаков пьяной мрази или от ножа в подворотне. Пока, правда, бог миловал и ничего серьезного с ним не случалось.