— Нет, ну ты даёшь! Ты тут что ли спать собралась? — её голос выдавал волнение. Видимо, она не на шутку испугалась, когда я вышла и не возвращалась слишком долго. — Прости, если так сильно тебя обидела. Пойдём в комнату, уже поздно.

Я не хотела вставать, но, решив, что всё-таки стоит вернуться и лечь в свою постель, поднялась и, не глядя на Ингу, пошла по коридору. В момент, когда я вставала, что-то зашуршало в кармане моего пиджака. Перед Ингой я не стала проверять его содержимое, но меня охватило волнение, сердцебиение участилось, и я с трудом сдерживала любопытство.

Лёжа в кровати, я с нетерпением ждала крепкого сна Инги. Она долго ворочалась и пару раз вставала, что-то искала в сумке, шуршала пакетом, вздыхала и укладывалась в постель вновь. Наконец, послышалось её глубокое мерное дыхание. Я тихо выскользнула из-под одеяла и направилась к сложенной на стуле одежде. Вот карман… Нет, не тот, другой… Какая-то бумага… Да, это записка. Крепко зажав свою находку в ладони, я взяла телефон и вновь юркнула под одеяло. Включив фонарик, я развернула записку. Сердце больно сжалось и вновь заскакало галопом, почерк был до боли знаком. Изломанные, ветвистые буквы были аккуратно выведены твёрдой рукой Марка Громова.

Здравствуй, Аня! Я вновь, как наивный школьник, обращаюсь к этому проверенному методу. Когда-то он подарил мне возможность провести с тобой один из самых незабываемых вечеров в моей жизни и, возможно, сослужит добрую службу ещё один раз. Я не осмелился просить тебя о встрече лично, ты, верно, отказала бы мне, не раздумывая. А теперь у тебя будет время подумать, а у меня появится шанс. Прости, что так вероломно вторгся в твою жизнь. Я искренне не хочу ничем навредить твоему счастью. Прошу лишь об одной встрече. И если ты этого пожелаешь, исчезну навсегда.

Буду ждать тебя в воскресенье в 15.30 на Привокзальной площади возле часов.

М.Г.

Привокзальная площадь Минска знаменита так называемыми «Воротами города» — двумя одиннадцатиэтажными башнями, на одной из которых расположены самые большие в столице часы. Мне ни к чему было строить догадки, почему Марк выбрал именно это место. Часы были символом наших встреч и расставания, маяком нашей любви, напоминанием о том, что ничто не было закончено и разбитые чувства всё ещё продолжают жить. Стрелки часов пробежали свой круг многократно с той поры, когда мы в последний раз не могли оторвать друг от друга влюблённого взгляда, но Марк будто пытался сказать, что их бег ничего не значит, его чувства по-прежнему сильны и неизменны.

Я перечитывала записку снова и снова, по моим щекам струились слёзы. Горькая радость и ноющая тоска разъедали меня изнутри, поднимая из глубин души давно пережитое, забытое. Прийти к нему, вновь ощутить его пронзающий взгляд, значило отправиться на прогулку по тонкому лезвию ножа. Я понимала, что должна прекратить всё это, остановить, но это было так же невозможно, как остановить сход снежной лавины. Я могла лишь стоять в оцепенении у подножья горы, смотреть на приближение мощной, неукротимой стихии и ждать, когда она безжалостно поглотит меня.

Медленно проваливаясь в вязкий тревожный сон, я многократно повторяла себе, что встреча с Марком — это безумие, но какая-то часть меня знала, что я не смогу не пойти. Крепко сжимавшая записку рука разомкнулась, и лёгкий измятый лист бумаги неслышно соскользнул на холодный пол.

Церемония вручения дипломов прошла торжественно и тепло. Я впервые безумно гордилась собой: теперь я была не просто студенткой, но квалифицированным специалистом, врачом. Не верилось, что такой сложный, полный волнений и тревог этап моей жизни завершился, мне хотелось плакать и смеяться одновременно.

Праздничная атмосфера полностью захватила меня, на время я забыла о событиях последних дней, о Марке Громове и своих душевных муках. На церемонию приехали мои родители и, конечно, Сашка. Все поздравляли и беспрестанно обнимали меня, глаза моих гостей светились счастьем, а лица улыбками. Это был очень эмоциональный, незабываемый день.

— Поздравляю тебя, родная! — воодушевлённо сказал Сашка и пожал мне руку. — Ты большая умница! Так рад за тебя!

— Спасибо! Я сама невероятно счастлива! Наконец-то можно вздохнуть с облегчением.

— Впереди долгожданный отдых, ты, бесспорно, его заслужила.

— Мне хочется просто лежать и абсолютно ничего не делать, — я весело рассмеялась.

— Думаю, у тебя будет такая возможность, но не в ближайшее время, — Сашка взял меня за руку, повернул её ладонью вверх и вложил два билета. — Хочу сделать тебе небольшой сюрприз в честь праздника, — сказал он.

— О боже, это же билеты на концерт Даниила Погодина! Я в восторге! Спасибо тебе огромное! — обезумев от счастья, я бросилась обнимать и целовать Сашку.

— Рад, что угодил тебе, — довольно проговорил он.

Даниил Погодин был пианистом, стремительно набиравшим популярность. Я относила себя к большим поклонникам фортепианной музыки, поэтому подарка лучше, чем поход на концерт моего кумира, быть просто не могло.

Солнце весело сияло на небосклоне, выплёскивая на прохожих тонны жарких лучей. По раскалённому шоссе мчалась машина моих родителей, мы направлялись в наше любимое кафе «Васильки», чтобы провести там остаток дня. Я сжимала в руке билеты на концерт любимого пианиста и была невероятно счастлива.

— Саша замечательный парень, я рада, что вы вместе, — сказала мама, украдкой взглянув на меня.

— Да, он необыкновенный… очень хороший человек.

Мама посмотрела на билеты.

— Он сделал тебе какой-то подарок?

— Да, в субботу идём на концерт Даниила Погодина, — похвасталась я.

— О, это очень здорово! Я даже завидую тебе, — улыбнулась мама.

— Я сама себе завидую.

— А можно я с вами пойду? — пошутил папа, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги.

— Боюсь, Сашка купил только два билета, — игриво ответила я.

— Эх, жаль, я тоже Погодина послушал бы, — протянул он. Папа хоть и проработал всю жизнь таможенником, был самым большим ценителем искусства в нашей семье. Он посещал все выставки, открывающиеся в городе, в нашем доме висели изысканные картины, которые стоили, наверное, целое состояние, о стоимости он никогда не распространялся, боясь маминой реакции, а в машине у него частенько звучал Шопен, его любимый композитор, изредка и Моцарт или Рахманинов. Именно он привил мне любовь к музыке. Зимними вечерами папа доставал из большого шкафа пластинки с произведениями великих композиторов, и мы слушали всё подряд, пока мама не начинала гнать нас в постель.

— Чего же твой Сашка ещё один билетик не купил для будущего тестя?

— Видно, он не предвидел, что ты изъявишь желание шпионить за нами с соседнего ряда, да ещё за его счёт, — рассмеялась я.

— Ох и припомню же я ему такую недальновидность, — сощурившись, погрозил пальцем папа.