которого он увидел мелькнувшую каску немецкого солдата, видимо, сопровождавшего машиниста поезда. Теперь его уже ни из паровоза, ни из последнего вагона не могли видеть из-за изгиба. Он пропустил несколько вагонов, груженных лесом, промелькнула теплушка караула, еще два вагона с лесом, а вот и открытая платформа, на которой закреплен растяжками автокран. Федор метнулся к вагону, зацепился руками за бортик и перекинул тело на платформу. Оглядевшись, ничего не нашел лучшего, как залезть в кабину автокрана. Из четырех только одно стекло было целым, остальные проемы закрыты кусками фанеры.

«Не у деда на печи, а все-таки лучше, чем на холоде!»

Федор вытянул из-за спины ранец с радиостанцией, прикинул, куда можно получше закрепить антенну и стал ждать времени выхода в эфир.

Между тем состав прошел последнюю выпускную стрелку и вышел на магистральный путь. На пригородной станции состав на несколько минут остановился и пошел, отклоняясь влево. «На Варшаву! – определил направление Федор. – Это даже лучше: по пути меньше станций и больше леса…»

Когда Федор начал передачу, поезд отошел от Львова на пятнадцать километров, а когда окончил – промелькнул указательный столбик с цифрой «24». Но это бы и ничего, не столь далеко от города, но спрыгивать с состава нельзя, хотя железнодорожное полотно рассекает лес, но деревья вырублены справа и слева метров на сто – сто пятьдесят. Только через шесть километров, проходя небольшую станцию, поезд замедлил движение. Выбрав момент, Федор спрыгнул с платформы и тут же юркнул, насколько позволила его массивная фигура, под вагон рядом стоявшего поезда. Затаился. Огляделся. Тихо. Хотя нет. Справа, а через минуту и слева протопали немецкие сапоги. Федор как мог прижался к колесной паре. «Вот это влип! – лихорадочно забилась мысль. – Военный состав и, судя по сжатым пружинам и выпрямившимся рессорам, с тяжелой техникой: пушками или танками! Как я смог незаметно закатиться под вагон? Видимо, часовые отвлеклись на проходящий состав. Что же делать? Ждать? Конечно, ждать! Часовых снимут перед отходом поезда… тогда можно будет попытаться выбраться из-под вагона, но на это у меня будет несколько секунд. А дальше что? Где укрыться?»

Минут через двадцать на параллельном пути остановился поезд, и тут же тронулся тот, под вагоном которого прятался Федор. Размышлять было некогда. Федор выкатился из-под вагона и шмыгнул под рядом стоящий. Его спасло лишь то, что в сгущающихся сумерках он слился с тенями, колеблющимися от раскачивающихся фонарей перрона, на котором стояли десятка два пассажиров, в том числе и в военной форме.

«Война! А тут как в мирное время: «Граждане пассажиры! Поезд Варшава – Львов прибывает на первый путь! – с раздражением подумал Федор и от досады, что так влип, сплюнул. – А ведь явно ожидают пассажирского. Может, рискнуть? Рацию засекли и, конечно же, поняли, что передача велась в движении. Меня будут искать в тридцати-сорока километрах от Львова, а я наоборот – навстречу».

Осталось дождаться поезда… и он не заставил себя ждать.

Федор незаметно приблизился к составу, подтянулся и встал на сцепку между вагонами, затем, упершись одной ногой в буфер, другую поставил на выступающую скобу и лямкой от ранца с рацией зацепился за выступающий крюк. Он проделал все это быстро, заученно, так как вагон был трофейным, а, будучи пацаном, Федор не единожды совершал подобным образом поездки от станции к станции. Да и не он один: ведь дуплинские и чулымские мальчишки выросли на железной дороге, и детские игры прошли у них между штабелей со шпалами, укладками рельс, стоявшим в тупике снегоочистителем.

Через минуту поезд тронулся. Зябко! Ветер донимает, но душа поет. «Пусть теперь оберст Энгельс меня поищет! Уж во Львове-то я не попадусь!»

2

Антон Васильевич Прохоров пригласительные на премьеру достал. Ему, известному хирургу, начальник госпиталя майор Хорст отказать не мог. Но вместо Алексея с Дарьей по пригласительным прошли два немецких офицера: капитан Рихард Базель и обер-лейтенант Иохим Шток. Места оказались не ахти какие, но больше половины зала было видно.

– Может, пройдемся по фойе, посмотрим на публику? – предложил Сергей, но Олег был против.

– В антракте прогуляемся, а сейчас внимательно смотри на ложи. В одной из них он будет.

Зал заполнялся быстро. Последними заняли ложи хозяева города: губернатор Львова Владимир Кубийович, губернатор Галиции Отто Вахер, старшие офицеры корпуса во главе с генерал-лейтенантом Зегелем, в одиночестве сидел полковник гестапо Эрих Энгельс, хотя ложа была рассчитана на четырех зрителей, еще какие-то чины, и в ложе, почти у самой сцены, среди группы военных Сергей увидел Лесковского. Тот разговаривал с рядом сидевшим майором гестапо, видимо, Шредером. Как отметил для себя Сергей, Арсений Лесковский с 1940 года нисколько не изменился, разве что лицо чуть заплыло: то ли от попоек, то ли от чрезмерного труда… Он хотел было обратить внимание на Лесковского Олега, но тот кивнул: мол, сам вижу.

Ровно в семь в зале притушили свет. За пюпитром появился дирижер, раскланялся под аплодисменты и взмахнул дирижерской палочкой. Спектакль начался. Как показалось Игорю, увертюра по времени была затянутой, музыка сумбурной, скрипки не пели, а выли. Наконец занавес открылся, и показались солисты, одетые в причудливые средневековые костюмы викингов-завоевателей. Но Самойлов оперу не слушал, все его внимание было приковано к ложе Энгельса, в которую вошел офицер. Что-то сказал. После чего полковник, буквально подскочив с кресла, выскочил из ложи. Следом, уже из зала, поднялись несколько офицеров и тоже спешно вышли.

– Никак что-то случилось… – послышался шепот сидящих сзади. – Просто так Эрих спектакль не покинет. Что-то серьезное.

Олег и Сергей переглянулись.

«Уж не по душу ли Федора такой переполох?»

Олег посмотрел на светящиеся стрелки часов. «19:37! Если эта суматоха из-за передатчика, то поздно хватились! Прошло больше трех часов. За это время можно было далеко уйти».

Но все равно на душе стало как-то неспокойно.

С трудом Олег просидел до антракта. С последним тактом музыки он поднялся, чтобы выйти. Но следом за ним стали подниматься остальные зрители и аплодировать артистам.

«Засветился! – с досадой на себя, на свой опрометчивый поступок, скривил лицо Самойлов. – Теперь, поди, не один зритель из зала обратил внимание на любителя оперы!»

Зрители не спеша