Сначала работа над макетом пошла быстро. Из стальной арматур, проволоки и сетки Родион изготовил каркас будущего произведения и начал работать с глиной и натурщиком.

На станке высилась уже вполне узнаваемая фигура сидящего Фёдора Львовича. Скульптор работал над деталями, и, посматривая на оригинал, ловко действовал пальцами и стеками – деревянными ножами-лопаточками. С их помощью он в одних местах удалял излишне наложенную глину, в других – добавлял её, дополняя образ всё новыми деталями.

Вначале Фёдор Львович всё не мог постигнуть, в чём заключается эффективность и производительность работы натурщика, поскольку сам работник сидит в неподвижности и ничего не делает. Деятельный и энергичный пенсионер так не привык. Писатель в тёмной костюмной паре, с лёгким шарфиком на шее и ковбойских сапогах, сидел в кресле напряжённо. Стремясь хорошо выполнить свои обязанности и хоть чем-то помочь мастеру, не моргая, старательно таращился на лицо скульптора и напрягал мускулатуру всего тела, как бы демонстрируя Родиону, каким образом, его живая плоть должно превратиться в каменную статую, и тем самым облегчить ему работу.

Но после нескольких благодарностей Родиона за эти физические усилия и пояснений о необязательности для Фёдора Львовича совершать их, тот расслабился, потерял интерес к творческому процессу, постоянно погружался в дрёму и, дабы окончательно не заснуть, стал приносить с собой нотную подставку. Расположив её перед собой, он отчитывал распечатанные внучкой тексты нового романа. Иногда сеансы сопровождались разговорами двух художников на самые различные темы.

Но в какое-то время всё пошло кувырком, и сама возможность появления памятника оказалась под вопросом. Как-то, перед очередным сеансом, откинув с макета влажную ткань, мастер и натурщик вдруг увидели, что у художественного Фёдора Львовича напрочь отвалилась правая рука, – от самого плеча и до кисти, обнажив, словно протез, проволоку и металлическую сетку каркаса. Беспризорная правая кисть по-прежнему покоилась на колене ни с чем не соединённая. При этом глиняный писатель плакал, более того, ревел как ребёнок: лицо было мокрое, под глазами появились глиняные мешки, нижняя челюсть отвисла и углы большого раскрытого рта опустились вниз, как у трагической театральной маски.

Фёдор Львович, в порыве сострадания к своему плачущему двойнику, бросился было приделывать отвалившуюся руку, но затем бросил её и разразился бранью в адрес Родиона. Чуть позже выяснилось, что причиной увечья стала домработница скульптора, которая вместо того, чтобы снять, намочить, отжать и снова набросить на статую тряпку, просто щедро полила её сверху из большой лейки.

Возмущению оригинала не было предела.

– Ну, спасибо, мастер-ломастер, удружил, учинил насилие!

– Фёдор Львович, да ведь не я это сделал! Восстановим всё в лучшем виде.

– А чья эта домработница? – громко говорил беллетрист, – Откуда мне знать, что вы не сговорились? Распустил ты уборщицу эту, не заставил уважать себя, как художника, хозяина и работодателя. А потом удивляемся: что это персонажи наших произведений от авторов сами убегают, плачут, рук лишаются…

В другой раз Родион решил подравнять нос на лице писателя, и только коснулся его стеком, как голова статуи вдруг двинулась и, изогнув шею, словно подстреленная птица, свалилась на плечо. Родион в ужасе замер и осторожно оглянулся через плечо. Фёдор Львович, к счастью, мирно дремал в своём кресле. Быстро, как мог, мастер закрепил сломавшееся на проволоке крепление и восстановил голову.

Но окончательно проблематичным сотворение памятника сделала следующая катастрофа. Когда глиняный макет был уже готов, скульптор с писателем сделали, наконец, заказ на блок мрамора на месторождении. Ожидание заказа непредвиденно затянулось: «У нас на полгода всё вперёд раскупили», – оправдывались поставщики.

Макет долго стоял в углу мастерской, накрытый брезентом. Однажды Родион решил посмотреть на него. Он стащил брезент и то, что он увидел, привело его в ужас. Глиняный писатель представлял собою жалкое зрелище: вся композиция практически рассыпалась на части. Отвалившиеся нос, уши, руки, ступни ног, детали одежды и стула валялись на поддоне, туловище было сплошь покрыто глубокими трещинами, хотя и продолжало сидеть. Такого в практике скульптора ещё не было.

Дрожащей рукой он набрал номер живого оригинала:

– Фёдор Львович, тут у нас это…, беда, макет, он того… Придётся заново ваять…

Приехавший Фёдор Львович некоторое время молча, словно спящий вулкан, смотрел на это варварское разрушение самого себя.

– Состав глины, условия хранения…, – бормотал испуганный скульптор, – Восстановим, Фёдор Львович, восстановим…

Писатель молча повернулся и вышел из мастерской.

Желание уже при жизни зримо и предметно шагнуть одной ногой в вечность у Фёдора Львовича пропало. По крайней мере, на неопределённое время.

Солнечное субботнее утро. Егор вышел из больничной проходной и пошёл, было, вдоль по улице. Метрах в ста от проходной, на тротуаре, стояла красиво одетая Жанна, на руках которой почему-то были надеты длинные белые перчатки, в причёске – синяя лента.

Увидев Егора, она счастливо улыбнулась, помахала ему рукой и быстрым шагом пошла навстречу. К Егору она подошла с радостной улыбкой и широко раскрытыми объятиями. Тот бесцеремонно уклонился от столь горячего приветствия, но Жанна как будто не заметила этого.

– Егорушка, любимый, наконец-то! Я вся измучилась! – воскликнула она, ловко взяв его под руку, – Ну, что, любимый, отметим встречу? Куда пойдём, к тебе или ко мне?

– Ты, вообще, можешь идти куда хочешь, – решительно проговорил он, – А я живой свободный человек! Идите вы все к чертям, сумасшедшие! Сектанты литературные, отвяжитесь от меня!

Егор рывком выдёрнул руку и быстрым шагом пошёл прочь от застывшей девушки.

– Ты так ничего и не понял! Мне жаль тебя! – прокричала Жанна вдогонку.

Полуобернувшись, на ходу, Егор крикнул в ответ:

– Иди к чёрту!

В это время в квартире писателя, рука Фёдора Львовича в раздражении шлёпнула на письменный стол белый лист бумаги, взяла красивую ручку и начала быстро писать.

Не успел Егор отойти от Жанны на небольшое расстояние, из-за угла дома навстречу ему вышел студент. Вид у него был явно взволнованный. Он приблизился к Егору с решительным видом и сжатыми кулаками.

– Ты должен оставить Жанну, мы с ней любим друг друга.

Произнеся эту фразу, он тут же растерялся, забегали глаза, и он исправил ошибку:

– …То есть,…ты не должен так…, немедленно вернись к ней, проси прощения и соединитесь вместе навсегда!

– Ты уж как-нибудь определись, марионетка хренова! – сардонически усмехнулся Егор, – Иди, забирай свою ненаглядную, и делайте что хотите! Оставьте меня в покое!