— Не говори глупостей! — вспыхнула Лиза. — Просто Сергей хорошо танцует. А где Софа? — переменила она разговор.

— Сидит со своими формулами. И Жанна у нас — тоже с книгами. Их никуда не вытащишь. А по-моему, танцы не помеха. Если ими не очень увлекаться, — она опять насмешливо взглянула на Лизу.

— Впрочем, они тебе, кажется, не мешают даже производить серьезные социологические исследования, например на Никольском рынке. Но что скажет княгиня Марья Алексевна! — Анюта сделала строгие глаза.

В кругу друзей уже знали о «геройском» поступке Лизы. Однако что было бы, если б об этом узнали в свете! Тогда не избежать скандала. Какой позор! Девушка из порядочного дома рано утром одна и где — на рынке! Хорошо, что друзья умели молчать.

На хорах снова грянула музыка.

— Дамы и господа, танцуем кадриль! — объявил распорядитель бала. — Кавалеры, прошу приглашать дам!

К Анюте сейчас же подлетел высокий гвардеец, затянутый в мундир с аксельбантами, и низко склонился, прищелкнув каблуками.

Анюта не спеша встала, грациозно положила руку на плечо партнера и, обернувшись к Лизе, состроила рожицу.

— Быть можно умным человеком и думать о красе ногтей!

А Лиза опять танцует с Сергеем. Да, она счастлива, как никогда. Как он ей нравится, Сергей, веселый, остроумный, внимательный и нежный. Но об этом она не признается никому на свете, даже своей лучшей подруге.

Наверно, так приходит любовь.

ГЛАВА XIV

Только что встало солнце. Яркие лучи его растопили туман над Цюрихским озером, осветили вершины гор. Заблестели омытые утренней росой черепичные крыши домов с башенками на улицах Цюриха, зеленые кроны деревьев. Со звонницы кирхи медленно поплыли звуки колокольного перезвона.

Надя Суслова быстро вскакивает с кровати. Накинув халатик, она бежит к тазу с кувшином воды, еще с вечера приготовленным на табурете. Ух! Один миг Надя съеживается под струей холодной воды. Но сейчас же словно кипяток прольется по жилам. Надя растирается полотенцем, и чувство свежести и бодрости наполняет все ее существо. Теперь позавтракать — и в университет.

Вот уже три года Надя ежедневно проходит по одним и тем же улицам, мимо одних и тех же домов. Она почти всегда встречает одних и тех же людей. Ее уже знают в городе, и некоторые соседи с ней здороваются. Но все три года она видит перед собой скептические улыбки и часто за спиной слышит смешок.

«Должна признать, что я возбуждаю большое нерасположение к себе почти всего местного населения, но надо мною больше смеются, чем преследуют как вредное явление, а потому мне еще можно как-то существовать. Среди этих людей, ждущих с издевательскими улыбочками комического конца всей моей затеи, я ни с кем не знакомлюсь, ищу друзей только в книгах…» — писала Надя в дневнике.

Но там, в университете, все же лед постепенно начал таять. Профессора с удивлением обнаруживали в этой русской студентке острый ум, упорство, трудолюбие и огромную любовь к той науке, которой они все самозабвенно служили и которая для них была превыше всего. Спасти страдающего человека, упорно искать те пути, те лекарства, которые вырвали бы его из цепких когтей болезни. Не жалеть для этого ни труда, ни времени, ни даже своего здоровья — вот что отличало настоящего врача, служителя медицины. И все эти черты они видели в этой девушке, первой в мире студентке медицинского факультета.

— Она — истинный врачеватель, — говорил теперь о Сусловой ректор университета Оттон Фридолино Фритче.

— У нее сильные, умелые руки. Я сам мог бы довериться ее скальпелю, — вторил хирург Эдмунд Розе.

— А ее знания в анатомии глубоки и основательны. Она поразительно трудолюбива. Остается работать в прозекторской, когда даже юноши утомлены и уходят домой, — прибавлял декан Адам Фик.

И вот наступил последний год. Окончены теоретические занятия, практика в лабораториях и клиниках. Написана диссертация.

Зимой 1867 года на стене у входа в университет появилась афиша:

«Публичная защита диссертации на степень доктора медицины мадемуазель Надежды Сусловой имеет быть 14 декабря сего года».

…Актовый зал полон. Здесь собрался весь цвет Цюриха, ученые, журналисты, представители власти. Приехали коллеги из других городов, даже из соседних государств. Видны мундиры военных, фраки дипломатов. Здесь много женщин, молодых и старых. Но больше всего собралось студентов.

Уже заняты все ряды, принесены приставные стулья. Кое-кто примостился на подоконниках и даже просто стоят в проходах и у двери. Слышны негромкие разговоры, смех. Кто-то пришел сюда, как в цирк, на развлечение, посмотреть, как будет проваливаться эта выскочка, которая хочет быть умнее всех. Другие страстно желают ей удачи.

— Как хотите, но я не верю в эту затею, даже если она защитит диссертацию. Женщина не способна к систематическим занятиям, к занятиям наукой. Это слишком тяжелый труд, — говорит полный лысый господин своему соседу.

— Конечно, женщина должна заниматься семьей. Это ее призвание.

— Но почему вы считаете, что мы больше ни на что не способны? Есть же женщины-артистки! — вмешивается в разговор миловидная блондинка с высокой модной прической.

— Артистки — другое дело. Согласитесь, мадам, притворство и лукавство всегда было свойственно женщине, — улыбается лысый господин.

— Ах вот вы как…

— О, оставим эту тему, дорогая, не будем портить настроения, — примирительно говорит мужчина, сидящий рядом с блондинкой, видно ее муж. — Ты лучше посмотри, вон уже за стол садятся ректор университета и декан медицинского факультета. Видимо, скоро начнется…

А за стеной, в небольшой аудитории, Надежда Суслова торопливо перелистывает диссертацию. Как будто все ясно и все она помнит. И все же она нервничает. Как она начнет? Как взглянет в этот переполненный зал? Не потеряет ли от волнения дар речи?

Диссертация написана на немецком языке, и изложить ее Надя должна по-немецки. И хотя она уже прилично знает этот язык, но как хорошо было бы рассказать все на родном русском.

Но вот в зале зазвонил колокольчик. Надя берет свою диссертацию и идет в зал. Как в тумане она видит ряды кресел, лица. Она проходит вперед, поднимается по ступеням на кафедру.

Сотни глаз смотрят на нее, настороженные, внимательные, насмешливые. В зале царит тишина. Даже слышно, как тикают часы на стене, как где-то высоко у стрельчатых окон, радуясь солнечному дню, воркуют голуби.

Надя стоит на кафедре и ощущает эту напряженную тишину и биение своего сердца.

Она произносит первые слова, слышит свой голос и вдруг замечает, что он звучит спокойно и уверенно. Она смотрит в зал и чувствует, что эти устремленные на