сделала, — это точно неправильно, и даже убеждая себя в безвыходности моего положения, я понимала, что поступила ужасно. Была боль, но ее и не было. Внутри все разрывалось, но я даже плакать не могла. Я смотрела в потолок и не понимала, что дальше. Как я буду жить теперь, когда жизнь раскололась на до и после.

Помню, что выменяла брендовые туфли на шпильках на обыкновенные балетки у соседки по палате. Знала, что на каблуках даже до своей машины на стоянке не дойду. Сидела на лавочке у входа в здание, когда меня выписали, и звонила Наташе, надеясь на помощь. Мне так нужно было, чтобы хоть кто-то приехал и помог, но она даже трубку не взяла.

Я не знала, меня там вообще из театра еще не выгнали? Но было фиолетово. Впервые в жизни меня не волновал этот вопрос. А Наташа… Ведь называла себя моей подругой, а когда мне реально помощь нужна, сразу спряталась в кусты.

Без памяти дошла до машины. Щелкнула ключом и почти свалилась на пассажирское, опустив лицо на руль.

И тут накрыло. Я плакала и плакала. А потом еще плакала. Слезы заливали руль, а мне было все равно. Я не прекратила, пока их совсем не осталось. Попробовала завести машину, но было ясно, что управлять я не смогу. Вышла, закрыла и прислонилась к капоту. Вызвала такси, которое ехало к больнице как-то ужасно долго, или мне показалось…

Доползла до квартиры, швырнула вещи на пол, успела достать таблетки, которые всучили врачи, и кинуть их на тумбочку. Провалилась куда-то в небытие и уснула.

А потом позвонил Ян. Мне не хотелось, чтобы он видел меня такой, но вместе с тем, он был единственным, кому я полностью, стопроцентно, безгранично доверяла всегда. А то, что он сказал, когда приехал… «Почувствовал, что-то случилось». Разве так бывает? Ведь прошло два с лишним года, как мы не вместе. Разве можно до сих пор чувствовать друг друга, будто мы по-прежнему единое целое?

Меня выламывало изнутри, но я держалась. Правда, перед ним нельзя быть ненастоящей. И я сдалась быстро, прямо в тот момент, когда он обнял и на руках притащил в кровать. Когда заставил выпить таблетку и съесть йогурт, чтобы меня не вывернуло наизнанку от голодовки и стресса. А потом я нарочно долго пыталась не уснуть, чтобы чувствовать, как он все еще сидит рядом и продолжает касаться меня. Чтобы не заснуть и не испортить момент, где были только я и он.

Что-то говорила ему о его девушке, а он утверждал, что должен быть сейчас только со мной. Он говорил, что мы никогда не будем чужими. Он заставлял меня жить в этот вечер.

И вот я жива. Не вижу красок и не чувствую запахов, теряюсь в пространстве и шуме собственной головы, но я жива. Я встаю и иду куда-то, еле держась на ватных ногах. Хватаюсь за стены квартиры, как за его руки. Сажусь на пол, потому что больше нет сил идти, но живу. Собираю себя в кучу, чтобы добраться до душа, чтобы выпить воды и причесаться.

Кажется, мне надо на работу сегодня, но я не понимаю, как могу прийти туда. Наташа вчера даже не перезвонила и не поинтересовалась, чего я хотела. Макару я не звоню и не пишу, потому что мне от него больше ничего не нужно. Надо продолжать работу, пока я заиграна в спектаклях здесь. Пока не вижу возможностей уйти. Разве что меня коленом под зад пнут.

Вот такой он, мир моей мечты, выходит? Здесь ты нужен только самому себе, нет друзей, нет тех, кто придет на помощь в тяжелый миг. Все только и мечтают своими когтями глотку тебе порвать за роль. Мечтают наплести сплетен вокруг тебя и запихнуть в паутину интриг и скандалов. Любовь оказывается обычным желанием, за которым больше ничего не стоит, и никто, никто не видит в тебе того, кем ты являешься. Все лишь зазеркалье, а не то, что есть на самом деле.

Лишь один человек знает, какая я и в чем нуждаюсь. Лишь он один пришел на помощь, хотя я не просила. Бросил все и приехал, чтобы помочь, даже не зная в чем. Я думала, наши чувства помешают мне быть счастливой в театре. Боже, ну какой же я была идиоткой! Наши чувства — единственный спасительный якорь в моей жизни, и если бы не они, точнее, то, что от них осталось, моя же мечта удушила бы меня.

Как бы я хотела, чтобы он простил меня за то, что я сделала тогда… Выбрать карьеру, переступив через него. Нет, Миллер, ты не просто идиотка, ты самая неадекватная девушка в мире! Он любил тебя! И ты, ты любила его!

Помню, как стеснялась, что целоваться не умею, потому что лишь в щечку мальчиков до него целовала. Помню, как ночью у подъезда делилась с ним мечтами, закутанная по самый нос в его мягкую и вкусно пахнущую куртку. Помню, как он сбежал со своего последнего звонка, чтобы успеть ко мне и утешать меня, пока я плачу от расставания со школой. Как ездил со мной в Москву летом после школы, держа за руку до самого входа в корпус театрального, где были вступительные экзамены.

Разве я могла забыть все это?

Да, было тяжело на расстоянии. Мы порой сомневались, что осилим, но упорно продолжали быть вместе и признаваться в любви. Я знала, что он мне верен, чувствовала это. И тоже всегда была ему верной. Наши редкие встречи ранили, но вместе с тем отправляли на самую вершину блаженства. Каждый раз эти обещания друг другу, эти признания, скрепленные поцелуями, эти прикосновения, бьющие до дрожи. Он был моим, а я всегда была его, и годы не меняли этого. То, что не убило время и расстояние, убила я сама. Наступила ногой на горло той любви, которую мы нянчили долгие годы, с которой носились, как с хрустальной ценностью.

Он всегда выбирал меня, а я выбрала не его.

Боже, как больно. Как больно и противно от себя самой! А ведь можно было все вернуть еще тогда, два года назад, ведь он приезжал и уговаривал снова быть вместе! Не уходил, буквально под окнами моими кричал, душу наизнанку выворачивал. И как мантру повторял эти слова о любви.

Теперь он с другой. А я хочу волком выть от тоски, лишь одну ночь проведя в его руках. Рядом с ним.