Не желая быть замеченной, Изабелла отпрянула назад и почувствовала сзади сильное тело Галеазза.

— Я видела довольно, — сказала она.

Уже выйдя из покоев Цецилии, Изабелла спросила Галеазза, действительно ли любовница Лодовико в жизни так же хороша, как на портрете?

— Прекрасная дева обратилась в корову, словно героиня мифа, или magistro из коровы создал на холсте прекрасную деву?

И снова Галеазз хотел рассмеяться, но сдержался. Он только улыбнулся Изабелле, словно непослушному ребенку.

— Скорее всего, справедливо и то и другое, ведь magistro рисовал портрет Цецилии десять лет назад. Тогда она была как раз ваших лет. Она действительно красива, но и magistro знает свое дело.

И все же в веках останется только возвышенный образ, созданный художником! Неважно, что случится потом с женщиной на портрете, — гениальная кисть мастера навеки запечатлела ее в расцвете красоты.

Бессмертие. Осознавала ли Цецилия, что ее бессмертие — не в роли одной из любовниц всесильного правителя, а в портрете, нарисованном гением?

Изабелла тоже хотела остаться в веках, и неважно, какую цену придется за это заплатить. Что, если судьба Цецилии вскоре постигнет и ее? Пройдет год, и ее фигура навеки утратит стройность, ведь Изабелле предстоит вынашивать детей Франческо. Что, если прошедшей ночью семя Франческо оплодотворило ее и ребенок уже живет у нее внутри? То, что раньше казалось Изабелле счастьем, теперь заставило ее вздрогнуть от отвращения. До рождения детей ее мать тоже была стройной и гибкой. Герцогиня и сейчас прекрасна, но тучна и дородна. Изабелле хотелось навеки остаться молодой, чтобы все мужчины глядели на нее с восхищением и желанием во взоре, чтобы каждый из них хотел обладать ею. Запечатлеть ее мимолетную красоту с таким мастерством не сможет никто другой. Она должна заполучить Леонардо.

Может быть, Галеазз согласится выступить посредником между ней и великим живописцем?

Изабелла остановилась, обернулась к Галеаззу и взяла его руки в свои. Заглянула в глаза рыцаря — неужели Галеазз не исполнит желание прекрасной Изабеллы? — и промолвила:

— Я хочу встретиться с ним.

Лодовико предоставил magistro роскошные покои в старом герцогском дворце Корте-Веккьо. Предполагалось, что громадный двор замка художник использует для работы над конной статуей Франческо Сфорцы — отца Лодовико, великого кондотьера, своим мечом завоевавшего миланское герцогство.

— Сами увидите, что никакой статуи во дворе нет и в помине! — рассказывал Изабелле Галеазз. — Упрямое нежелание magistro доводить работу до конца выводит герцога из себя.

Всю дорогу до замка Галеазз продолжал развлекать Изабеллу историями о странных привычках художника. Оказалось, что magistro не ест мяса, потому что не хочет, чтобы его тело превращалось в «могилу для других живых существ». Он так ценит любую Божью тварь, что покупает на рыночной площади птиц и выпускает их на волю. В юности простой крестьянин родом с тосканских холмов — крошечной точки на карте, именуемой Винчи, — учился у флорентийского скульптора Андреа дель Верроккьо. Говорят, что однажды скульптор позволил Леонардо нарисовать фигуру ангела в своем «Крещении». Верроккьо хватило одного взгляда на ангела Леонардо, чтобы он навсегда отказался от работы с кистью и красками и целиком посвятил себя скульптуре. Изабелле также не следует ждать от художника особой учтивости.

— Хотя он непревзойденно изображает женские лица, что подтверждает портрет Цецилии Галлерани, magistro не слишком любит женское общество. В юности во Флоренции его обвиняли в сношениях с мужчинами-проститутками. Вероятно, поэтому художник и решил оставить город, ибо во всей Италии нет другого такого места, пожалуй за исключением Венеции, где злые сплетни так живучи.

Сейчас за ним повсюду таскается двенадцатилетний красавчик, от которого одни неприятности. Ему даже удалось залезть в кошелек одному из моих воинов, пока тот примерял костюм! Леонардо держит маленького демона за сына, хотя и называет его Салаи, что на тосканском наречии означает «сукин сын». Он наряжает этого негодяя в лучшие одежды и носится с ним, как с писаной торбой. Все вокруг говорят, что мальчишка — его любовник. Люди видят, что Леонардо наряжает своих слуг лучше, чем одеваются благородные господа.

— Он соткан из противоречий, — продолжал Галеазз. — Благороден, как голубь, и силен, как бык. Левой рукой сгибает подковы — той самой рукой, которой рисует и пишет!

От этого нагромождения фактов голова Изабеллы пошла кругом. Не успела она решить, что обо всем этом думать, как они добрались до покоев художника, и подмастерье сообщил, что хозяина нет дома.

— Вряд ли он вернется скоро, — промолвил худощавый юноша с кудрявыми волосами. Вероятно, юноша был не старше Изабеллы, но худоба и простая шерстяная накидка увеличивали разницу в возрасте. Подмастерье нервничал — ему не хотелось оплошать перед важными гостями. Он изо всех сил пытался произвести впечатление хорошо осведомленного о привычках хозяина слуги. — Мы никогда не знаем, куда он уходит и когда вернется.

— Где же он может быть? — спросила Изабелла.

— Да где угодно: ищет на городских улицах модели для своих картин, обсуждает с кузнецами качество бронзы или просто бродит в лесах за замком. Он говорит, что любит затеряться там, где легко постичь смысл сущего.

Подмастерье пригласил их войти, извинившись за бедлам, царивший внутри. Среди стольких незавершенных работ трудно было поддерживать порядок. Юноша попытался найти для Изабеллы кресло, но она уверила его, что не хочет сидеть. Кошки и цыплята бродили по полу, равнодушные друг к другу, словно из-за холода позабыли о своей природной вражде. Другой юноша, еще моложе первого, лениво пощипывал струны лютни. На руках его были кожаные перчатки превосходной выделки с отрезанными пальцами. Заметив посетителей, он перестал играть, однако Изабелла попросила его не останавливаться. Худощавый подмастерье разжег огонь.

— Это печь для обжига горшков и сгибания металла, — продолжил словоохотливый юноша, — ну и, само собой, огонь позволяет нам согреваться. Окна вырезаны в потолке, — показал рукой подмастерье, — чтобы свет падал под углом в сорок пять градусов — самым выигрышным для живописи, по мнению magistro.

А на этом чердаке, догадалась Изабелла, спят подмастерья. Громадные глиняные формы, вероятно части конной статуи, валялись где попало — там бедро, здесь голова. Стены покрывали рисунки. Некоторые Изабелла не смогла различить, в других узнала чертежи костюмов Галеазза и его рыцарей. В набросках рыцари в костюмах выглядели еще свирепее. Изабелла удивленно разглядывала рисунки: крылатые люди, наброски рук, ног, носов и ушей, а также машин, о назначении которых Изабелла не догадывалась. Математические вычисления размещались под каждым наброском.

— Magistro еще и математик? — спросила Изабелла.

— О да, ваша милость, magistro верит, что художник должен разбираться в природе всех живых существ и вещей, как если бы сам создал их. Творец должен жить в одном ритме со вселенной. Он считает, что математика — основа всех наук. Без математики нет перспективы, a magistro одержим идеей перспективы. Он заставляет меня изучать математику по вечерам, когда мы завершаем работу.