Однако Брюсу было суждено совсем другое.

Первое, что ему следовало заметить, когда они с Брук вошли в одну из комнат, — это розовые «мартинсы», лежавшие на ковре, которых утром, конечно, не было. Он не мог их не обнаружить: камера должна была наехать крупным планом на ботинки, а зловещие звуки музыки — предупредить его, что происходит нечто ужасное и пугающее. Но не было ни музыки, ни крупного плана — Брюс мельком глянул на «мартинсы» и остался в полном неведении о том, что их присутствие означало для него большую опасность.

За те недолгие мгновения, которые он посвятил ботинкам, Брюс решил, что они были оставлены дочерью в одно из ее прошлых посещений и валялись где-то под диваном до тех пор, пока их вдруг не обнаружила горничная. Брюс откинул ботинки в сторону. Последнее, что нужно мужчине посередине сцены соблазнения, — так это напоминание, что объект желания всего на несколько лет старше его собственного ребенка.

Посередине сцены соблазнения? Какая там середина… Он к соблазнению даже не приступил, а час уже был поздний. Надо бы поторопиться.

По-мальчишески нервная улыбка.

Крупным планом — губы девушки.

Они слегка приоткрыты и обнажают белоснежную полоску зубов и дразнящий язык.

Играет романтическая музыка. Еще секунда — и они набросятся друг на друга, как пара кроликов.

Как бы не так! Даже «Оскар» не дает права монтировать реальность. Ритуальная вступительная часть была неизбежна, а времени на нее совсем не оставалось. Брюс сам все затянул. Это ему в голову пришла идея показать Брук «Обыкновенных американцев», и они посмотрели двухчасовую киноленту до самого конца.

Но время было потрачено не зря — такой заряд для самолюбия! Нет ничего приятней, чем восхищение шикарной женщины, а Брук пришла от фильма в восторг. Во всяком случае, так она утверждала, и делала это достаточно убедительно, чтобы Брюс ей поверил. Странно было сидеть так близко к ней, усилием воли сдерживая желание коснуться ее, но в то же время боясь нарушить просмотр великого творения Брюса Деламитри. «Что было бы приятнее — восхищение мной как режиссером или как любовником?» — думал Брюс. И всякий раз, когда он собирался коснуться губами ее волнующих голых плеч, эти плечи вздрагивали от смеха над одним из многочисленных невероятно остроумных и ироничных переплетений зрительных образов и диалога, которыми изобиловал фильм. Всякий раз, когда он был на грани того, чтобы незаметно обнять ее за плечи или «нечаянно» накрыть рукой ее руку, действие фильма достигало очередного любимого им момента, и он останавливался, чтобы не отвлекать ее.

Брюс любил многие моменты в фильме, и его тщеславие было сильнее желания. Он дал Брук посмотреть «Обыкновенных американцев» до конца, так к ней и не притронувшись. Вот потому-то столько времени и пролетело — совсем недолго ждать холодного рассвета, а они даже не приступили к любовным играм. Брюс проклинал себя за то, что снял такой длинный фильм. А ведь он подумывал вырезать эпизод с дискотекой; в конце концов, весь этот китч в стиле семидесятых уже сто раз использовали до него. С другой стороны, это была смешная сцена: на белом костюме у парня появлялось все больше разных пятен — сначала от еды, потом от вина, потом от рвоты и, наконец, от собственной крови. Классика жанра! Разве можно такое вырезать? Это было бы преступлением. Тем не менее эпизод прибавил лишних восемь минут. Восемь минут, которые он мог бы посвятить своей любимой модели «Плейбоя».

Наконец фильм закончился, и они вернулись к реальности. Пора было приступать к делу.

— Фильм и правда очень хороший, — проворковала Брук.

Она уже раз сто это повторила, что оба, конечно, прекрасно знали. Атмосфера неловкости, предшествующая сексу, втянула их в бесконечное словесное брожение по кругу, когда сказать уже нечего и разговор все время возвращается к одному и тому же.

— Я просто не могу поверить, что у тебя хватило терпения посмотреть весь фильм на монтажной аппаратуре. Это действительно говорит о многом. — Плуг Брюса тоже прошелся по уже не раз пропаханной борозде.

— Да, но фильм и правда очень хороший, — снова подала голос Брук.

— Что ж, рад слышать, просто то, что ты его вот так весь посмотрела… и на монтажной аппаратуре — это действительно о многом говорит.

Брук не смогла заставить себя еще раз повторить, что фильм хороший, — и оба погрузились в молчание.

Брюс взглянул на часы.

— Черт, уже почти четыре! — не самое подходящее восклицание в свете планов Брюса, но он и правда не предполагал до этого момента, что уже так поздно. — Я думал, еще только половина третьего.

— А это плохо? — поинтересовалась Брук. — У тебя было что-то запланировано?

— Боюсь, что да. В девять придет моя жена.

Новость, прямо скажем, не из приятных. Брук и сама не знала, чего хотела, принимая приглашение Брюса, но к чему она точно не стремилась, так это к встрече с его бывшей женой.

— Помнится, ты говорил, что развод состоялся.

Брюс действительно так сказал — в машине, увозя Брук с губернаторского приема. И он не то чтобы лгал. Всему свету было известно, что они с женой расстались окончательно и не сегодня завтра завершится оформление развода.

— Ну, почти. Потому-то она и должна прийти — разговор о деньгах.

Брук пожала плечами.

— Вечером — «Оскар», утром — алименты: голливудская жизнь на скорую руку.

Последовала неловкая пауза. А как могло быть иначе? Двое случайных знакомых пытаются решить и без того нелегкую задачу — переспать им или нет, и если да, то как бы это сделать — а тут такое… После фразы в стиле «Через пару часов заскочит моя супруга» может следовать только заявление типа: «Я уже давно колюсь, и всегда использую чужие иглы».

— Ну что ж… — нарушила молчание Брук. — Приятный был вечер.

Он даже не предложил ей сесть. Оба стояли, глядя друг на друга через огромную софу.

— Ты правда так думаешь? — Слабо, очень слабо. Он надеялся, что это прозвучит по-мальчишески нервно, пылко и притягательно, но ничего не вышло. Лучше бы он сказал что-нибудь вроде: «Мы могли бы сделать его еще приятнее», или: «Не такой приятный, как ты», или: «Да ладно, а хочешь трахнуться?» Но нет же: «Ты правда так думаешь?» Смешно. В мозгу у Брюса вдруг всплыли другие слова: «Я стою здесь на пылающих ногах», и эрекция, с которой он боролся последние три или четыре часа, на мгновение перестала быть проблемой.

Брук тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Этот великий человек, только что получивший «Оскар», такой, казалось бы, невозмутимый, в остроносых ботинках и шикарном смокинге просто стоял перед ней и ничего не делал. Чего он ожидал? Что она сама ему себя предложит? Это как-то связано с его положением? Может, он считает, что, снизойдя до разговоров, лишится своего нимба, а потому девушки сами должны прыгать к нему в постель?

— Да, правда. Мне было очень приятно.