— Да, веселые кальсоны с окошком спереди, через которое может выглядывать его маленький приятель. — Кевин надеялся очаровать Брук своим грубоватым британским юмором.

— А, понятно. — Брук была не слишком очарована.

Брюс решил, что от британца пора отделаться.

— Секунду, так вас зовут Кевин? — воскликнул он, словно припомнив что-то очень важное. — И вы снимаете короткометражные мультфильмы? Господи, как сказочно вам повезло! Вас тут недавно разыскивала Шэрон Стоун… Да-да, хотела поговорить про вашего… как его там… Крепыша… Серьезно. Не знаю, может, Шэрон вообще на британцев западает, но она сказала, что, когда смотрела ваш фильм, у нее затвердели соски… Да, так и сказала: «У меня затвердели соски». Я бы на вашем месте поспешил найти ее.

Когда-нибудь, сидя в пабе у себя на родине, Кевин скорее всего сообразит, что купился на довольно примитивный розыгрыш. Но на балу у губернатора Калифорнии, беседуя с Брюсом Деламитри… В конце концов, Кевин только что получил «Оскара», и для него теперь не было ничего невозможного — он даже готов был поверить, что от мультфильма, снятого студией «Уэлш катун коллектив» (при поддержке Совета Великобритании по культуре и местного фонда по делам молодежи), у Шэрон Стоун затвердели соски. Он поблагодарил Брюса и умчался на поиски Шэрон.

— Злая шутка, не так ли? — поинтересовалась Брук.

— Вовсе нет. Не каждому выпадает возможность провести хотя бы пять минут своей жизни в уверенности, что его хочет видеть Шэрон Стоун.

Брюс чувствовал себя гораздо лучше.

— Отличное платье, — заметил он, думая, конечно, не о платье, а том, что пряталось под ним. Платье в случае Брук было не более чем соусом, под которым подавалась ее фигура.

— Спасибо. Наверное, слишком откровенное, но в наши дни так трудно обратить на себя внимание! Вы видели «Спасателей Малибу»? Это же какое-то землетрясение в Силиконовой долине… Теперь, чтобы тебя заметили, надо быть, как минимум, татуированной лесбиянкой из Новой Зеландии.

Потом Брюс пригласил ее на танец, что вызвало вокруг них заметное оживление. Брюс находился на завершающей стадии очень громкого развода.

— Неловко говорить… — начала Брук.

Брюс очень надеялся, что речь пойдет не о его эрекции, которую не могла не чувствовать Брук.

— Я не видела ваш фильм. Тот, за который вам дали «Оскара».

Брюсу это почему-то понравилось.

— Ну и ладно. Я не настаиваю на том, чтобы вы его смотрели. Это даже к лучшему. А то еще пойдете и всех перестреляете в каком-нибудь магазине.

На секунду на Брюса нахлынули горькие воспоминания о его ужасной речи. Он постарался выбросить дурные мысли из головы и сосредоточиться на роскошном теле, которое он держал в своих объятиях.

Брук, казалось, чувствовала себя виноватой.

— Не представляю, как такое могло случиться!

— Ну, наверное, вы просто не попали в кинотеатр в нужный момент…

Они немного молча потанцевали, и Брюсу пришла в голову мысль. Он так давно не приглашал с собою девушек, что забыл, как это делают. А тут вдруг Брук сама дала ему повод.

— А не хотите сейчас посмотреть?

— Сейчас?

— Ну да, у меня есть копия в студии. Мы могли бы захватить с собой немного пива и крекеров с икрой и поехать ко мне. Посмотрим фильм на монтажной аппаратуре.

— Боже мой, меня, конечно, и раньше в кино приглашали, но чтобы сам режиссер устраивал мне персональный просмотр фильма, получившего «Оскар»… Такого со мной еще не было!

— Ну, так вы согласны?

— Нет, у меня тренировка по пляжному волейболу. Ну, конечно, согласна! Вы еще спрашиваете!

— Отлично. Думаю, вам понравится. Но предупреждаю: в фильме, и правда, имеются сцены насилия.

НОЧЬ. ЗАЛ СУПЕРМАРКЕТА «СЕВН-ИЛЕВН».

Идет ограбление. Испуганные покупатели и работники супермаркета лежат на полу с руками за головой. Над ними стоят Уэйн и Скаут, парочка зарвавшихся серийных убийц из белой бедноты. Оба с ног до головы увешаны оружием. Уэйну чуть больше двадцати. На нем рабочие ботинки, джинсы и рваная майка; его мускулистые руки украшены татуировками. Скаут — девушка лет восемнадцати-девятнадцати, очень хрупкая, совсем еще ребенок. На ней крутые «мартинсы» розового цвета и маленькое летнее платьице. Видимо, уже случилось нечто ужасное: вокруг разбросаны деньги, а среди распластавшихся на полу посетителей супермаркета есть двое или трое убитых и раненых. Уэйн и Скаут оба в истерически приподнятом настроении. Он прижимает ее к себе.

УЭЙН

(Громко кричит)

Я люблю тебя, малыш!

СКАУТ

Я тоже люблю тебя, солнце!

Они обнимаются. Один из посетителей, толстяк, лежащий на полу лицом вниз, с недоеденным гамбургером в руке, украдкой взглядывает на Уэйна и Скаут. Уэйн покусывает ухо Скаут. Крупный план лица Уэйна в тот момент, когда он отворачивается от Скаут и ловит взгляд толстяка.

УЭЙН

Что, толстяк, любишь подсматривать?

До смерти испуганный толстяк не отвечает. Он изо всех сил вжимается в пол и накрывает голову руками. Кадр с точки зрения Уэйна: макушка лысеющей головы с прижатыми к ней короткими толстыми пальцами, держащими недоеденный гамбургер. Слышится громкий хлопок, и в голове образуется дырка. Кровь выливается из нее, словно из-под крана — не бьет струей, а медленно, вполне миролюбиво поднимается, течет по голове и образует лужу, насквозь пропитывая гамбургер и раскрашивая его в ярко-красный цвет.

Снова камера переключается на Уэйна: не обращая внимания на убитого, он трется о тело Скаут.

УЭЙН

О, господи! Как же меня заводит убийство! Я так тебя сейчас заезжу, крошка, что у тебя зубы повыскакивают.

Сильные руки Уэйна впиваются сзади в Скаут. Кажется, что пальцы его вот-вот прорвутся через тонкую хлопчатобумажную ткань.

Смена кадра на крупный план руки убитого толстяка, сжимающей кровавый гамбургер. (Примечание: Должно создаваться ощущение, будто и гамбургер, и зад Скаут, в равной степени, — не более чем мясо, предназначенное для утоления мужского голода.)

В кадре снова Уэйн и Скаут — в полный рост, сплетенные в вожделеющем объятии. В их головах гремит рок-музыка, и, кажется, они почти танцуют под нее. Если это и правда танец, то примитивный, плотский — танец животных, пойманных в ловушку двух могущественных жизненных инстинктов — борьбы за выживание и секса.

УЭЙН

А ну, давай, детка.

Уэйн задирает платье Скаут до пояса, открывая на всеобщее обозрение ее трусики, украшенные не то сердечками, не то какими-то детскими картинками. Но хотя Скаут также явно охвачена страстью, ведет она себя застенчиво и ребячески.