приезжие различных губерний земцы встречались друг с другом, обменивались сведениями и советами и, благодаря этому, вскоре начали смотреть на помещение этого бюро как бы на собственную штаб-квартиру, что, естественно, сближало их с правительственными органами и устанавливало добрые отношения между ними и в течение предыдущего периода ненавистным им Министерством внутренних дел[636]. Свою душевную черствость и одновременно отсутствие государственного такта Макаров обнаружил в особенности в речи, произнесенной им в Государственной думе 11 апреля 1912 г. в ответ на запрос Думы по поводу произведенного перед тем на приисках Ленской золотопромышленной компании расстрела бастовавшей толпы рабочих. Количество жертв превышало сто человек, причем, по полученным в Государственной думе сведениям, стрельба войск по толпе рабочих не была вызвана какими — либо агрессивными действиями рабочих. Событие это вызвало, разумеется, чрезвычайный шум и было, конечно, использовано всей оппозиционной прессой. Макаров, не произведя предварительно никакого следствия по этому делу и всецело полагаясь на действия того жандармского офицера (некоего ротмистра Трещенкова), по распоряжению которого войска стреляли в толпу, твердо заявил с трибуны Государственной думы, что распоряжения власти были вполне правильны и обусловлены тем, что многотысячная рабочая толпа сама набросилась на войска. Тут же была сказана им и та фраза, которая потом столь часто повторялась как революционерами, так и оппозиционными силами, а именно: «Так было, так будет впредь». Вместо того чтобы сказать Государственной думе, что Министерство внутренних дел за чрезвычайной дальностию как от столицы, так и от всякого мало-мальски крупного административного центра того места, где произошло это прискорбное событие, не имеет ныне возможности представить Государственной думе нужные объяснения, но что оно немедленно такое расследование произведет и все, что им будет обнаружено, Государственной думе сообщит, Макаров счел нужным с места заявить, что виноваты в этом деле сами рабочие, а жандармские власти совершенно правы. Между тем действительность была иная. Произведенным таки впоследствии специально для этого командированным в Сибирь сенатором Манухиным расследованием было выяснено, во-первых, что экономические условия, в которых находились рабочие на Ленских приисках, были тяжелые, что забастовка их была, следовательно, вполне обоснованна и, наконец, что характер забастовки был вполне мирный и сколько — нибудь основательных причин для стрельбы войск в рабочую толпу не было. В результате ревизии сенатора Манухина местные начальствующие лица (как то: местный губернатор и иркутский генерал-губернатор Князев), равно как и жандармский офицер Трещенков, были смещены[637], но в общем дело это было затушено, и на скамью подсудимых никто из виновных посажен не был. Вообще надо сказать, что все отношение правительства к делу о ленских беспорядках было в корне неправильно и, конечно, нанесло ущерб народной вере в справедливость царских решений. Не так бы поступил Александр III.

Само собою разумеется, что при таких условиях никаких сколько-нибудь существенных мер общего значения при Макарове Министерством внутренних дел ни осуществлено, ни даже предпринято не было, а заготовленные еще при Столыпине проекты реформы губернского и вообще местного управления продолжали пребывать в блаженном покое в различных департаментах министерства.

Ближайшим сотрудником в том деле, которое почти единственно интересовало и сосредоточивало в то время заботы и внимание правительства, а именно выборы в новую, Четвертую Государственную думу, Макаров избрал А.Н.Харузина. Человек этот, по природе неглупый и даже в известной степени способный, отличался необыкновенным честолюбием, неразрывно у него связанным с безграничным самодовольством, и был типичным карьеристом. Самодовольством дышала вся его маленькая на тонких ножках фигурка боевого петушка. При этом он отнюдь не был солидным, сильным боевым петухом, а именно маленьким, задорным и крикливым петушком.

Не останавливающийся в карьерных целях ни перед каким нарушением не только духа, но и буквы закона, Харузин проявил необыкновенную изобретательность в деле проведения выборов в законодательные учреждения и, следовательно, с точки зрения избравших его лиц, оправдал в полной мере оказанное ему доверие. В какой степени его деятельность оказалась полезной для государства — другой вопрос, хотя надо сказать, что он был лишь техническим исполнителем преподанных ему заданий.

Продержался Макаров на должности министра внутренних дел сравнительно недолго, как я уже сказал, ничем не отметив своего пребывания во главе внутренней политики государства. Споткнулся он на том же Распутине. Узнав через посредство департамента полиции, что у каких-то частных лиц имеются не то выкраденные у Распутина, не то проданные им несколько писем к нему государыни, Макаров приложил все усилия к их приобретению, что ему, за весьма крупную сумму, и удалось. Получив эти письма, Макаров поспешил передать их государю. С какою целью он это сделал, понять трудно. Письма государыни были, разумеется, самого невинного свойства, касались здоровья наследника и сводились к испрошению его советов и благословений. Изъять эти письма из частных рук и тем прекратить возможность их превратить в рыночный товар было несомненной обязанностью царского министра. Но этим, казалось бы, и должна была ограничиться его деятельность в этом отношении. Макарову захотелось, по-видимому, на этом еще выслужиться: проявить свою преданность царской семье, а также уменье охранить ее от всяких неприятностей. Формальный ум Макарова, очевидно, не позволял ему постигнуть, что передача писем государю могла быть и ему и государыне лишь весьма неприятной. Велико должно было быть, следовательно, изумление Макарова, когда в ближайшие дни после этого он безо всякого предупреждения был уволен от должности.

Заместителем Макарова явился полтавский губернатор Н.А.Маклаков. По внешности Маклаков был прямой противоположностью Макарову; круглый, розовый, с веселой улыбкой на лице, он был типичным провинциальным[638] франтом, дамским угодником, забавным рассказчиком и был известен как неподражаемый анекдотист. В сущности, Маклаков напоминал не столько провинциального администратора, сколько известный тип состоящего при таком администраторе чиновника по особым поручениям. Тип этот в провинции был весьма известен, а возлагались на него поручения не столько губернатором, при коем он числился, сколько губернаторшей по самым различным домашним и светским делам. На должности управляющего Тамбовской казенной палатой он сумел прельстить местную меценатку Александру Николаевну Нарышкину[639], очень близкую ко двору, что и дало ему место полтавского губернатора, где во время торжеств по поводу двухсотлетия Полтавской битвы с ним познакомился государь, которому он сумел понравиться[640]. Выбор государем Маклакова был, по-видимому, совершенно личным, и Коковцов никакого отношения к нему не имел.

Как бы то ни было, Маклаков, попав на должность министра внутренних дел, очень быстро сообразил, что для того, чтобы удержаться у власти, необходимо сблизиться с крайне правым лагерем и демонстративно высказывать определенно правые убеждения, выражать это в том, что к земству относиться по