увидел, как он стоит там над Джинни и говорит, что она подслушивала. А потом он велел мне сесть в машину, отвез в деревню и высадил у бара, где были другие ребята, и получилось, что я не мог быть на том месте и убить дочку хозяина, понимаете? А про бутылку, которую уронил, я вспомнил, только когда мы ехали в деревню, но подумал, что ему это не понравится. И прикинул, что найду ее, когда вернусь, но так и не нашел. Я не думал, что это имеет значение, потому что никто не знал, для чего она, просто собачий шампунь. И все равно я не собирался использовать эти последние бутылки, знал ведь, что вокруг Джинни кутерьма поднимется. Но если б я не пошел за той бутылкой, я бы не попал опять на то место и не увидел бы, что он ее убил, понимаете.

Это не я ее убил. Это не я.

По его мнению, тут он мог бы и остановиться, но Вайфолд и Оливер, а с ними и я считали, что он рассказал далеко не все.

— Вы говорите, — сказал Вайфолд, — что вы возвращались из деревни вместе с остальными конюхами, зная, что должны найти?

— Ну да. Только Дэйв и Сэмми, понимаете, они вернулись раньше, и когда я подошел, там была уже «скорая» и все такое, и я просто держался в тени.

— Что вы сделали с остальными пятью бутылками шампуня? — спросил Вайфолд. — Мы обыскали все комнаты в общежитии. Нигде ни следа шампуня.

Подавляющий страх, вызвавший у Шона вспышку возбужденной словоохотливости, потихоньку стал увядать, но он ответил, лишь слегка поколебавшись:

— Я отнес их вниз к дороге и бросил в канаву. Это было после того, как они поехали в больницу. — Он повел подбородком в сторону меня и Оливера. — Немного я струхнул, правда, когда Дэйв сказал, что она разговаривала. Но я был рад, что успел избавиться от этой штуки, когда она все-таки умерла и кругом пошли все обнюхивать.

— Вы можете показать мне эту канаву? — спросил Вайфолд.

— Ну да, ясно, могу.

— Хорошо.

— Вы хотите сказать, — облегченно вздохнул Шон, — вы мне верите?..

— Нет, я не хочу этого сказать, — жестко ответил Вайфолд. — Я хочу узнать, как вы обычно использовали шампунь.

— Ага. — Отголосок наглости ловкача; развязное движение плеч, кривая улыбка. — Да там делов-то — всего ничего. Мистер Джексон показал мне, как надо. Просто я затыкал сливное отверстие в раковине кофейным фильтром и поливал его шампунем, и шампунь весь протекал насквозь, а эта дрянь застревала в фильтре, и я просто вытаскивал его и замачивал в баночке, в льняном масле, которое брал в кормохранилище. А потом просто подмешивал масло в корм кобыле, если я за ней ухаживал, или давал отстояться, а потом выскребал чайной ложкой и клал в яблоки, если кобылы чужие. Мистер Джексон меня научил. Сущая ерунда — вся эта штука.

— Скольким кобылам вы это давали?

— Точно не знаю. Несколько дюжин, если прошлый год считать. Некоторых я пропускал. Мистер Джексон сказал, лучше пропустить, чем попасться. Он советовал больше полагаться на масло. Сказал, что слишком много яблок могут заметить. — Опять появилась некоторая тревога. — Слушайте, теперь я вам все рассказал и вы знаете, что я ее не убивал. Правда ведь?

Вайфолд бесстрастно спросил:

— Как часто мистер Джексон привозил вам бутылки с шампунем?

— Он не привозил. То есть у меня под кроватью их была целая сумка. Я привез их с собой, понимаете, когда переехал, как в прошлом году. Но в этом году я поиздержался, так сказать, так что позвонил ему как-то вечером из деревни и попросил достать. Так что он сказал, что подъедет к задним воротам в воскресенье, в девять вечера, когда ребята будут внизу, в пабе.

— Он не пошел бы на такой риск, — скептически сказал Вайфолд.

— Но так и было.

Вайфолд покачал головой. Шон уже откровенно запаниковал.

— Он там был! — почти закричал он. — Он был. Он был.

Вайфолд все еще выглядел нарочито неубежденным и сказал Шону, что будет лучше, если тот сделает официальное признание, а сержант его запишет и даст ему подписать, когда он, то есть Шон, удостоверится, что там правильно представлено все то, что он нам уже сказал. Шон смятенно согласился.

Вайфолд кивнул сержанту, открыл дверь и предложил нам с Оливером выйти. Оливер, стиснув челюсти, вывез меня наружу. Довольный Вайфолд сказал по обыкновению без обиняков:

— Вот, мистер Нолес, так умерла ваша дочь, и вы счастливее других.

Этот сопляк правду говорит. Гордится собой, как и большинство проходимцев.

Хочет, чтобы весь мир про него узнал. — Он небрежно пожал руку Оливеру и коротко кивнул мне. И вернулся к своим нераскрытым ужасам, к газетам, жаждавшим его крови, к другим отцам, задыхавшимся от слез.

Оливер вывез меня в окружающий мир, но не повез туда, где должен был ожидать меня наемный шофер. Я обнаружил, что мы незапланированно свернули в маленький парк, где Оливер вдруг бросил меня у первой скамейки и, шатаясь, побрел прочь.

Я смотрел на его спину, застывшую, прямую, солдатскую, исчезающую среди кустов и деревьев. В горе, как и во всем другом, он был аккуратен.

На дорожку выкатился мальчишка на роликовых коньках, крутанулся на месте и замер передо мной.

— Хотите, я вас повезу? — спросил он.

— Нет. Но все равно спасибо.

Он оценивающе осмотрел меня. — Как вы заставляете его ехать прямо, когда у вас только одна рука?

— Никак. Я описываю круг и возвращаюсь туда, откуда начал.

— Я так и думал. — Он был серьезен. — Как земной шар.

Он оттолкнулся одной ногой и уехал на другой, и тут же, твердо ступая, вернулся Оливер.

Он сел на скамейку рядом со мной. Глаза слегка покраснели, но внешне он был спокоен.

— Простите, — сказал он чуть погодя.

— Она умерла счастливой, — сказал я. — Это лучше, чем ничего.

— Почему вы думаете?

— Она слышала, что они сделали. Она подобрала шампунь, который выронил Шон. Она бежала сказать вам, что все в порядке, что Сэнд-Кастл здоров и вы не потеряете свой завод. В тот миг, когда она умерла, она, должно быть, была полна радости.

Оливер поднял лицо к светлому летнему небу.

— Вы так думаете?

— Да.

— Тогда и я буду в это верить, — сказал он.

Год третий: октябрь

Гордону вот-вот должно было исполниться шестьдесят, возраст, в котором все вынуждены покидать «Эктрин», хотят они того или нет. Деньгами двигают молодые мозги, в них быстрее шевелятся извилины, говорил Поль