Решающая встреча состоялась 21 июня, за девять дней до моего ухода в отставку. Президент вошел в Ситуационный центр, сел за стол и заявил, что намерен отозвать 10 000 солдат к концу декабря, а остальные 20 000 человек подкреплений вывести к июлю 2012 года. «А теперь попытайтесь меня переубедить», – предложил он. Петрэус и Маллен охарактеризовали риски, вытекающие из данного графика. Я сказал, что завершение вывода подкреплений к июлю означает, что эти подкрепления не будут участвовать в кампании лета 2012 года, так как подготовка к выводу лишит их боеспособности уже в апреле-мае. Вице-президент горячо ратовал за июль – «хотя сам я вывел бы войска раньше», – поскольку «боевой сезон» продлится до сентября, а следовательно, выводить подкрепления позже будет нелогично. (Я не стал спрашивать, в чем преимущества «июльской логики».)

Хиллари твердо сказала, что вся команда Госдепартамента высказывается за декабрь, но она не возражает и против сентября, благо эту дату обозначил я. (Обама, я понимал отчетливо, не согласится на предложенный Петрэусом декабрь, а конец сентября обеспечивал нас дополнительными силами на большую часть «боевого сезона».) Панетта уточнил: аналитики ЦРУ единогласно согласились, что подкрепления должны оставаться в Афганистане до осени. Далее Леон принялся разыгрывать опытного вашингтонского политика и сказал Обаме, что, «рассуждая политически», министерство обороны, Госдепартамент и ЦРУ рекомендуют «сентябрь или более поздний срок. Неужели вы действительно хотите опередить этот график и проигнорировать мнение своих советников?» Президент объявил голосование. Клинтон, Маллен, Петрэус, Панетта, Донилон, Макдоно и я поддержали вывод подкреплений в конце сентября. Байден, Блинкен, Лют, Роудс и Бреннан высказались за вывод в июле или ранее. (И ни один человек за пределами Белого дома не разделял эту точку зрения.)

Президент решил вывести 10 000 солдат к концу декабря 2011 года и оставшиеся подкрепления – к концу лета 2012 года. Он спросил нас четверых – меня, Хиллари, Маллена и Петрэуса: «Вы готовы поддержать мое решение публично?» Все, кроме Петрэуса, ответили согласием. Дэвид же сказал, что ему через два дня предстоит процедура утверждения в сенате на пост директора ЦРУ и он уверен, что сенаторы попросят его дать профессиональную военную оценку решению президента. Он намерен сообщить им, что установленные сроки «несколько более агрессивны», чем ему бы хотелось. Президент заметил, что все в порядке и даже полезно, но затем спросил Дэвида: «Все же вы уверены в успехе? Вы согласны, что план осуществим, что мы можем вывести войска в сентябре, а не в декабре?» Петрэус, судя по его виду, был не прочь поспорить с Обамой, так что пришлось вмешаться и посоветовать ему заткнуться. Он и так получил почти все, что хотел, и мы благополучно избежали наихудшего варианта развития событий.

На следующий день президент объявил о своих решениях. И произнес следующие ободряющие слова:

«Благодаря нашим отважным мужчинам и женщинам в военной форме, нашему гражданскому персоналу, а также многим нашим партнерам по коалиции, мы достигли поставленных целей… Мы приступаем к выводу войск, к выводу с позиции силы… Цель, которую мы преследуем, достижима, и ее просто сформулировать: нет такого убежища, из которого «Аль-Каида» или ее подручные могли бы планировать нападения на нашу страну или на наших союзников… Сегодня вечером мы вздохнем спокойно, ибо накал войны ослабевает… Пусть впереди еще немало темных дней, в Афганистане налицо движение к миру и стабильности. Длительные войны близятся к ответственному завершению… Америка, пора сосредоточиться на государственном строительстве у себя дома».

Восемь дней спустя я покинул пост министра обороны. Мой первый бой в качестве министра был за Ирак. Мой последний бой был за Афганистан. Все четыре с половиной года в министерском кресле прошли на фоне войны. Я прослужил дольше многих своих предшественников, кроме четверых, и воевал каждый день. Настало время отправиться на покой. Моя война наконец завершилась.

На протяжении всех четырех с половиной лет моего пребывания в должности министра обороны президенты Буш и Обама проявляли по отношению ко мне уважение, доверие и внимание. Оба они предоставили мне возможность и честь служить своей стране. Члены конгресса, за несколькими исключениями, равно республиканцы и демократы, тоже держались со мной уважительно и любезно как наедине, так и публично. В целом СМИ оценивали мои действия на министерском посту положительно, хоть и критично, а по вашингтонским меркам их оценка была, можно сказать, необыкновенно позитивной. В составе обеих администраций мне нравилось работать со многими, и я наслаждался нашей совместной работой: будь то в Белом доме, в Совете национальной безопасности, в министерствах и ведомствах и, конечно, прежде всего в министерстве обороны. Удостоенный такого отношения (о котором многие другие старшие руководители могут лишь мечтать), причем это относится ко всем восьми президентам, кому я служил, почему же я испытывал ощущение, что постоянно воюю со всеми подряд, как уже неоднократно отмечалось на страницах этой книги? Почему я так часто злился? Почему так не хотел возвращаться в правительство и в Вашингтон?

Да потому, что, несмотря на всеобщую «приятность», добиться чего-либо внятного и вразумительного было чертовски трудно, даже в разгар двух войн. Бюрократическая инерция, сами масштабы Пентагона, внутренние конфликты в системе исполнительной власти, межпартийный разлад в конгрессе по каждому вопросу, споры вокруг оборонного бюджета, ограниченность и целенаправленная лоббистская корысть множества конгрессменов, «перетягивание каната» в Белом доме и СНБ, особенно при Обаме, стремление контролировать все и вся, мелочная опека… В результате каждый шаг, каждое действие превращались в источник потенциального конфликта и постоянного стресса – в гораздо большей степени, нежели в прежние времена, когда я занимал пост директора Центрального разведывательного управления. Я охотно ввязывался в эти схватки, особенно отстаивая интересы войск и успех их миссии; время от времени я даже, признаюсь, смаковал перспективы развития подобных конфликтов. Но постепенно «вашингтонский синдром» стал меня утомлять, тем более что я старался воздерживаться от проявления партийных привязанностей и сохранять спокойствие и рассудительность в любых ситуациях.

Многие из этих конфликтов я описал на предыдущих страницах. Я старался честно излагать свои мысли, не скрывал ошибок и по мере сил старался быть объективным в описании поступков и мотивов других людей. Уверен, некоторые, если не многие, сочтут, что я, как говорится, перегнул палку, в особенности там, где позволял себе критику. Что ж, в завершение своих весьма личных мемуаров я хочу подняться над сугубо конкретными вопросами и поговорить о широкой «панораме событий» при двух президентах – ведь я был непосредственным участником многих процессов и событий.

Войны

Меня призвали на государственную службу, чтобы я помог спасти войну в Ираке, а позднее, как оказалось, сделать то же самое в случае Афганистана. Если коротко, меня позвали выиграть две войны, причем обе, когда я вступил в должность, велись из рук вон плохо. К моменту, когда я прибыл в Вашингтон, мы уже воевали в Афганистане дольше, чем участвовали во Второй мировой войне, а в Ираке завязли на более длительный срок, чем в свое время на Корейском полуострове. Афганистан в итоге оказался самой долгой военной операцией американской армии за пределами США, а Ирак стоит вторым в этом списке. К концу 2006 года Америку уже тошнило от войны. А конгресс просто не мог слышать это слово.