В начале апреля я совершил свой четырнадцатый и последний визит в Ирак. Конечно, поездка заставила задуматься, сколь многого мы добились в Ираке за минувшие четыре с половиной года – и чего стоили наши успехи. Я прилетел в Багдад из Саудовской Аравии, и меня переправили на вертолете в зону размещения почетных гостей. Пролетая над городом, я поражался изменениям, которые произошли в Багдаде по сравнению с декабрем 2006 года. Силы безопасности и полиция стали полностью иракскими. Автомобили стояли в пробках. Парки заполнены семьями с детьми, на рынках кипит торговля. Жизнь вернулась в прежде мертвый город.

С каждым последующим визитом моя привычная спальня во дворце, размером с баскетбольную площадку, получала то или иное новое удобство, вроде «плечиков» в шкафу. Но вот водопровод оставался все таким же примитивным. После душа на следующее утро я посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: мои седые волосы внезапно пожелтели. Вода в кране оказалась с какой-то примесью, я выглядел так, словно кто-то помочился на мою голову, а мне предстоял целый день переговоров – и интервью с Кэти Курик из телепрограммы «60 минут»! Ирак до самого конца продолжал удивлять меня, и всякий раз – по-иному.

Помимо желания поблагодарить войска, цель моей поездки заключалась в переговорах с иракскими лидерами: им следовало решить, причем достаточно оперативно, хотят ли они, чтобы американцы остались в Ираке и после окончания текущего года. Я обсудил с премьер-министром Малики проблемы, которые требовали настоятельного внимания: борьба с терроризмом, разведка, противовоздушная оборона, материально-техническое обеспечение, обучение, отражение возможной внешней угрозы. Отметив, что большинство иракских лидеров в частных беседах выражают поддержку планам по сохранению американского военного присутствия после 2011 года, я спросил, готов ли Малики изложить стратегию, с помощью которой намерен добиться поддержки в Совете представителей. В конце нашей встречи я предупредил, что если экстремистские группы и дальше будут убивать американских солдат, а Малики не санкционирует операции по поимке и ликвидации виновных, я поручу генералу Остину использовать наше право на самооборону и разрешу применение силы в одностороннем порядке. То же предостережение я озвучил вице-премьеру, сунниту Салеху аль-Мутлаку, и президенту Талабани. «Часы тикают, – сказал я. – Времени мало. Вам нужно определиться, хотите ли вы и после декабря дальше видеть американские войска на своей земле. Затянуть до октября не получится, даже лето – слишком долгий срок для решения». Я также напомнил Талабани, что иракским лидерам следует в частном порядке договориться между собой о том, что на публике они будут поддерживать друг друга по этому вопросу.

На встречах с солдатами часто звучали вопросы о нынешнем бюджетном кризисе в Вашингтоне и насчет слухов, что будто бы военнослужащим перестанут платить. Я отвечал: «Скажу лишь, что заплатить вам непременно заплатят. На протяжении всей истории ни одно правительство в здравом уме не отказывалось платить парням с оружием в руках».

К середине апреля президент попросил Остина изучить возможность пребывания в Ираке американского контингента численностью от 8000 до 10 000 военнослужащих и связанные с этим риски. В Пентагоне многие недовольно ворчали о слишком малой численности личного состава, сам я полагал, что при правильной организации дела этого может и хватить. Однако «перетягивание каната» в Багдаде и Вашингтоне продолжалось, и в июне, когда я уходил в отставку, вопрос о количестве солдат, которые останутся в Ираке, а также о численности гражданского корпуса при посольстве после декабря по-прежнему, как говорится, висел в воздухе.

Не знаю, сколь усердно администрация Обамы – или президент лично – побуждала иракцев к соглашению, которое допускало бы сохранение военного присутствия США в стране. Так или иначе, иракское руководство не стало искать одобрения местного парламента; следовательно, дальнейшее пребывание американского военного контингента в Ираке после 31 декабря стало невозможным. Малики, похоже, слишком опасался политических последствий. А большинство иракцев хотели, чтобы мы ушли. Печальный поворот событий для нашего будущего влияния на Ирак и нашего стратегического положения в регионе. И победа для Ирана.

* * *

Как неоднократно упоминалось выше, в конце осени 2010 года президент поставил всех нас в известность, что хочет получить оперативную оценку афганской стратегии в декабре, но предварительные результаты намерен обсудить весной. В итоге Обама предпочел не ждать. Собрав 20 января в Овальном кабинете Байдена, Клинтон, Маллена, Донилона, Люта и меня (а также других представителей администрации Белого дома и СНБ), он приступил к обсуждению стратегии. Ключевыми стали два вопроса – начало вывода войск в июле и определение того, каким должно быть наше присутствие в Афганистане после 2014 года. Нужны ли нам базы? Будем ли мы и далее проводить контртеррористические операции? По каким критериям оценивать «готовность афганцев к самоуправлению»? Насколько многочисленными должны быть афганские силы безопасности? Сколько будет стоить их подготовка и кто ее оплатит? Что касается численности афганских сил, то Петрэус и министерство обороны предложили ориентироваться на число от 352 000 до 378 000 человек. Президент выразил недовольство, что эти цифры просочились в прессу, и снова создалось впечатление, будто военные загоняют Обаму в угол. Он задался вопросом, насколько соответствует наша стратегия «примирения» с талибами позициям Карзая и пакистанского генерала Каяни. Президент уточнил, что нам нужна политическая стратегия, которая поможет «сгладить напряженность» или, при необходимости, «обойти» Карзая и Каяни.

Ощущение было такое, словно мы вернулись назад во времени, в бурную дискуссию 2009 года. Вице-президент сразу повел себя агрессивно, заявил, что нынешняя афганская стратегия не принесет успеха ни при каких обстоятельствах, в стране нет дееспособного правительства, зато торжествует коррупция, а Пакистан по-прежнему предоставляет убежище талибам. По мнению Байдена, ни Карзай, ни Каяни не хотят видеть многочисленную афганскую армию. Я решительно возражал.

Внутренние распри вспыхнули с новой силой 1 марта, когда Байден устроил совещание в своей резиденции, требуя резкого сокращения нашего контингента. Резиденция вице-президента – большой дом Викторианской эпохи, возведенный на территории военно-морской обсерватории США; первым из вице-президентов ее занял в середине 1970-х годов Нельсон Рокфеллер. Как всегда, Байден тепло приветствовал гостей, изображая радушного хозяина. Когда мы приступили к делу, он спросил, можно ли признать нынешнюю стратегию достаточно удачной для того, чтобы мы могли «строить планы по ускорению вывода»? Можем ли мы добиться своих стратегических целей с меньшими затратами в ближайшие два года? И снова заявил, что никому не нужна афганская армия численностью 300 000 человек или более и что наши обязательства в Афганистане ограничивают способности США «разделаться» с Ираном и Северной Кореей. Байден утверждал, что общественное мнение и конгресс все больше охладевают в отношении афганской войны. (На мой взгляд, в те пятнадцать месяцев, что минули с решения президента направить подкрепления в Афганистан, Белый дом не предпринял практически никаких усилий для изменения этой ситуации.)