Одно из самых неприятных переживаний в ее жизни. Она не предупредила Кабзала, что он может двигаться, и он замер на месте. И не говорил. Возможно, думал, что испортит рисунок. Шаллан обнаружила, что ее руки дрожат, хотя — к счастью, — ей удалось сдержать слезы.

Слезы, подумала она, продолжая рисовать. Почему мне хочется плакать? Не меня же только что отвергли. Быть может, изредка следует отдаваться во власть чувств?

— Вот, — сказала она, вырывая лист и отдавая ему. — Но он смажется, если ты не отлакируешь его.

Кабзал помедлил, потом подошел и благоговейно взял рисунок.

— Изумительно, — прошептал он.

Он взглянул вверх, поспешил к своему фонарю, открыл его и вытащил гранатовый брум.

— Вот, — сказал Кабзал, протягивая сферу Шаллан. — Плата.

— Я не возьму. Хотя бы потому, что это не твой.

Все вещи ардентов принадлежали королю.

— Пожалуйста, — сказал Кабзал. — Я хочу дать тебе хоть что-нибудь.

— Рисунок — мой подарок, — сказала она. — Если ты попытаешься заплатить, то не получишь его.

— Тогда я заказываю новый, — сказал он, вкладывая сверкающую сферу в ее ладонь. — Пусть первый портрет — бесплатно, но сделай еще один, пожалуйста. Где мы вдвоем.

Она заколебалась. Она редко рисовала саму себя. Это казалось таким странным. Она взяла сферу и украдкой сунула ее в потайной мешочек рядом с Преобразователем. Казалось немного необычным носить там такую тяжесть, но она привыкла и к выпуклости, и к весу.

— Джаснах, у вас есть зеркальце? — спросила она.

Принцесса явственно вздохнула, досадуя, что ей помешали. Она пошарила среди своих вещей и вынула зеркальце. Кабзал взял его.

— Держи рядом с головой, — сказала Шаллан, — чтобы я могла видеть себя.

Он вернулся на место и поднял зеркальце, выглядя смущенным.

— Поверни немного под другим углом, — сказала Шаллан. — Вот так. — Она прищурилась, запоминая свое собственное лицо рядом с ним. — Садись. Больше оно тебе не нужно. Я использую его только вначале — таким образом у меня лучше получается вставить мое лицо в сцену. Я нарисую себя сидящей рядом с тобой.

Он сел на пол, и она начала работать, стараясь отвлечься от противоречивых чувств. Она испытывала не вину перед Кабзалом, несмотря на все то, что он был готов сделать ради нее, а скорее грусть, ведь больше она не увидит его. Но сильнее всего ее терзала тревога за Преобразователь.

Изобразить себя рядом с ним — интересное испытание. Она яростно работала, смешивая реального Кабзала, сидевшего на полу, с выдуманной собой, одетой в платье с вышитыми цветами и сидящей на полу с подобранными ногами. Лицо в зеркале стало точкой отсчета. Слишком вытянутое, чтобы быть красивым, с чересчур светлыми волосами, веснушками на щеках.

Преобразователь, рассуждала она. Держать его при себе в Харбранте — опасно. Нет ли третьего варианта? Что, если я отошлю его?

Она задумалась, угольный карандаш задрожал над рисунком. Осмелится ли она послать фабриал — запакованный и тайно переданный Тозбеку, — обратно в Джа Кевед без себя? Тогда, даже если бы ее комнату — или ее саму — обыскали, ее не в чем обвинить, хотя придется уничтожить все рисунки Джаснах с Преобразователем. И на нее не падет подозрение тогда, когда Джаснах откроет подмену.

Она продолжала работать, погрузившись в свои мысли, пальцы сами летали над бумагой. Отослав Преобразователь, она сможет остаться в Харбранте. Очень соблазнительная мысль, превратившая все ее чувства в запутанный клубок. Что ей делать с Кабзалом? И Джаснах. Сможет ли Шаллан продолжать учиться — бесплатно! — у Джаснах, после всего того, что сделала?

Да, решила Шаллан. Да, я смогу.

Ее саму поразила та радость, которая охватила ее при этой мысли. Ей придется жить с чувством вины, день за днем. Ужасно эгоистично с ее стороны и постыдно. Зато она продолжит заниматься науками, хотя бы еще немного. В конце концов, конечно, придется вернуться назад. Она не может оставить братьев одних, лицом к лицу с опасностью. Они нуждаются в ней.

Вслед за эгоизмом пришла храбрость. Она удивилась последней почти так же, как и первому. Не слишком часто она связывала эти качества с собой. Но она уже давно решила, что ничего не знала о себе. Пока не оставила за спиной Джа Кевед и все то, кем являлась.

Она рисовала все более и более яростно. Закончила фигуры и перешла к фону. Быстрые уверенные линии стали полом и аркой входа. Смазанное темное пятно справа — столом, от которого падала тень. Четкие тонкие линии — и на рисунке появился фонарь, стоящий на полу. Стремительные линии образовали ноги и одежду создания, стоявшего за…

Шаллан застыла, но пальцы дорисовали фигуру, стоявшую прямо за Кабзалом. Фигуру, которой не было, с острым угловатым символом, повисшим над воротником и заменявшим голову.

Шаллан вскочила на ноги, уронив на пол стул, альбом и угольный карандаш, зажатый в пальцах свободной руки.

— Шаллан? — спросил Кабзал, вставая.

Она нарисовала ее опять. Почему? Покой, который она чувствовала во время рисования, испарился в мгновение ока, сердце забилось быстрее. Давление вернулось. Кабзал. Джаснах. Братья. Решение. Выбор. Проблема.

— Что случилось? — сказал Кабзал, шагнув к ней.

— Извини, — сказала она. — Я… я сделала ошибку.

Он нахмурился. Сбоку Джаснах, сморщив лоб, посмотрела на нее.

— Ничего страшного, — сказал Кабзал. — Смотри, здесь хлеб и джем. Успокойся, а потом закончишь. Мне не так важно…

— Мне нужно выйти, — прервала его Шаллан, чувствуя, что задыхается. — Извини.

Она пролетела мимо сбитого с толку ардента, обогнув то место, где на ее рисунке стояла фигура. Что с ней происходит?

Она бросилась к лифту, призывая паршменов. Оглянувшись через плечо, она увидела Кабзала, глядящего на нее. Шаллан вбежала в лифт, крепко держа в руке альбом с набросками.

Надо успокоиться, подумала она, опираясь спиной о деревянные перила платформы, которую паршмены уже начали опускать.

Она посмотрела на пустую площадку над собой.

И прищурилась, запоминая сцену. И снова взялась за карандаш.

Она стала точными движениями делать набросок, держа альбом безопасной рукой. Платформу освещали только две маленькие сферы, установленные с каждой стороны, где двигались тугие канаты. Она действовала бездумно, по наитию, не отрывая взгляда от верхней площадки.

А потом опустила глаза на рисунок. Ее собственной рукой были начертаны две фигуры, которые наклонились вниз, глядя, как она опускается. Складки их одежд были сверх меры прямыми, как будто выкованными из металла.

Она опять посмотрела вверх. Пустая площадка.

Что со мной происходит? подумала она с увеличивающимся ужасом.