— Ты сказал, что они похожи на пиявок. — Шкура выглядел задумчивым.

— Несомненно, сказал. Между ними, конечно, есть заметное сходство.

— Когда мы с Копытом были совсем маленькими, мы часто играли в озерцах над твоей фабрикой.

— Помню.

— Однажды мы нашли очень красивое озерцо, в котором было много красивых маленьких рыбок и пятнистых лягушек. Зеленых с синими пятнами, кажется. — Он замолчал и выглядел смущенным.

— Да. Ну и что с ними?

— Ну, пока мы смотрели на них, мы увидели одну пиявку, красную. Довольно большую. Она плыла прямо на одну из лягушек, и мы с Копытом закричали, чтобы привлечь ее внимание. Ты же знаешь, как это делают дети?

— Конечно.

— Только лягушка не обратила на нас никакого внимания, и как раз в тот момент, когда она открыла рот, я понял, что она приняла пиявку за рыбу и собирается ее съесть.

Я сказал, чтобы подбодрить его:

— Их невозможно съесть, даже Орев не может. Я полагаю, что в их слизи есть какое-то химическое вещество.

— Да. Лягушка взяла ее в рот и выплюнула, а пиявка поплыла туда, где лягушка не могла достать ее, и закрепилась на затылке. Когда мы вернулись, там была мертвая лягушка, а пиявка исчезла. Я подумал о том, что пиявки не настолько похожи на рыбу, чтобы обмануть нас. Но эта одурачила лягушку, которая решила, что это была маленькая рыбка, и она, вероятно, одурачила и рыбу. Джали дурачила меня точно так же, пока ты не сказал мне. Я думал, что в доме было две женщины, старая и молодая, но это была она одна.

Я кивнул.

— Ты сказал, что они сами делают свои руки. А не могли бы они вместо этого сделать лапы? Как у собаки или кого-нибудь еще?

— Я полагаю, что могли бы. Я никогда этого не видел.

— И тогда они смогут обмануть настоящую собаку?

— Сомневаюсь.

— Ты сказал, что собирался рассказать мне много чего об Исчезнувших людях, — сказал он мне вызывающим голосом.

— Я не могу сказать, что расскажу тебе много, потому что и сам многого не знаю. Но кое-что я расскажу, и постараюсь сделать так, чтобы это имело отношение к предметам, о которых мы говорили сегодня вечером.

Орев приземлился на ручку моего посоха, который лежал поперек моих ног:

— Птиц взад! Плох вещь!

— Не имеет значения. Ты нашел способ провести наших лошадей через болото? Или вокруг него?

— Птиц найти. — Он взъерошил свои перья и расправил крылья, чтобы казаться больше. — Идти птиц!

— Только не сейчас. Нам надо поспать. Но мы будем очень благодарны, если ты проведешь нас утром.

— Теперь, я полагаю, ты захочешь лечь спать, — сказал Шкура, — и я никогда не услышу того, что ты собирался мне сказать.

Я покачал головой, прислушиваясь к беспокойным движениям лошадей, о которых только что говорил Ореву.

— Тогда скажи мне сейчас. — Чтобы придать вес своим словам, он подбросил дров в костер.

— Я уже говорил тебе, что бесчинства инхуми изгнали Исчезнувших людей с Синей.

Он кивнул.

— А ты их видел? Я имею в виду Исчезнувших людей; я знаю, что ты видел инхуми только издалека, за исключением Джали.

— Нет, никогда. Люди говорят, что ты видел. Они говорят, что ты с ними разговариваешь и все такое. Я не понимаю, как ты мог бы это сделать, если они действительно ушли.

Я вздохнул:

— Мне уже надоело слышать, что говорят люди. Что это были за люди, и как они узнали?

— Полковник Сфидо. Я не знаю, как он узнал. Во всяком случае, он пытался кое-что выяснить у меня. Он хотел знать, как ты это сделал, но я не смог ему сказать.

— Полагаю, до него дошли слухи от наемников и от наших труперов.

— Донна Мора тоже так сказала. Когда мы все были в Медвежьей башне? «Твой отец разговаривает с Исчезнувшими людьми, называет их Соседями и в мгновение ока переносит нас на другие витки. Но ты ведь ничего об этом не знаешь, верно?» Она вроде как дразнила меня. Я сказал, что действительно не знаю, и она рассмеялась. Она мне понравилась, и она не может быть намного старше меня.

— Она моложе тебя. По крайней мере, на два года.

Шкура пристально посмотрел на меня и покачал головой.

— Если ты не веришь мне о Море, с которой ты виделся, разговаривал и делился едой, то почему же ты должен верить мне об Исчезнувших людях, которых никогда не видел?

Орев поддержал его, каркнув:

— Хорош мал.

— Да, это так. Но он скептичен и легковерен поочередно, как это обычно бывает с молодыми людьми, и очень часто скептически относится к правде и доверчиво относится к полуправде и откровенным измышлениям. Мора, как я уже сказал, значительно моложе тебя, и если бы ты мог видеть ее месяц назад, то не сомневался бы в этом. Могу ли я обременить тебя еще больше? Ты можешь быть скептиком, если хочешь, тем не менее это правда.

— Хорошо. Чем?

— Подростки — это просто те люди, которые еще не сделали выбор между детством и взрослостью. До тех пор, пока кто-то пытается удержать преимущества детства — свободу от ответственности, главным образом, — стремясь претендовать на лучшие стороны взрослой жизни, такие как независимость, он остается подростком.

Шкура уставился на пламя и ничего не сказал.

— В конце концов, большинство людей выбирают быть взрослыми или вынуждены это делать. Очень немногие уходят в детство и никогда его не покидают. Значительно большее число остаются подростками на всю жизнь.

— Я... — Он замолчал и сглотнул. — Ты хочешь сказать, что донна Мора стала взрослой, просто сказав так?

— Конечно, нет. Она не могла, потому что никто не может. Она вышла замуж, но не для того, чтобы искать нового отца, как это делают многие молодые женщины, а чтобы стать полноправным партнером Эко. Она стала новым руководителем народа Бланко единственно возможным способом: предложив свое руководство, когда оно было необходимо.

— И ты научил ее всему этому?

— Нет. Раз или два я давал ей советы. Как и Фава, я уверен. Как и ее отец. Но то, что она сделала, она сделала сама, потому что она единственный человек, который мог это сделать.

— Ты считаешь, что я еще не стал. Взрослым.

— Я считаю, что ты очень стараешься стать взрослым и скоро станешь. — Я постарался смягчить свой голос, который был почти таким же резким, как у Орева. — Несомненно, было время, когда Мора тоже очень старалась стать взрослой, хотя никто из нас этого не видел. Возможно, когда она ехала на север или томилась в плену у Солдо.

— Я должен подумать об этом, Отец. Я сделаю это сегодня ночью.

— Хорошо.

— А как это произошло с тобой? Если не хочешь, можешь мне ничего не говорить.