день при минимуме дублей. Петрович как-никак был мастером на все руки, прекрасно разбираясь в музыкальных инструментах, микрофонах и прочей технике, а 8-канальным микшерным пультом владел не менее виртуозно, чем фон Караян дирижёрской палочкой. Ему и помощники не требовались. А в случае чего, если намечалась «переработка», не укладывались в отведённое время, он мог за бутылку и «похалтурить». Из расчёта бутылка – час. Брал Петрович исключительно «Столичную», с другой маркой к нему можно было даже не подходить. При этом, забегая вперёд, в студии я никогда не видел его пьяным или мучившимся с похмелья, даже нотки перегара ни разу не уловил. Умеет же человек употреблять так, что с работой это никоим образом не соприкасается.

И одновременно с тем он никогда – за исключением моего первого визита – не брался за запись в обход разрешения цензуры. Неси заключение от ответственного лица. Нет? До свидания! Такой вот был порядок.

Помимо Петровича в здании с 8 утра до 8 вечера находилась бабушка-вахтёрша, и её рабочее место сразу на входе было оборудовано «тревожной кнопкой». Вечером её сменял вылечившийся пенсионер, утром отправлявшийся досыпать домой. В воскресенье – официальный выходной – он тоже дежурил. Ему, кажется, было всё равно, где жить – на работе или дома, где он после смерти своей супруги коротал время в одиночестве. Дети и внуки, по его словам, навещали редко, у них своих забот хватало. Тем более на студии у него была возможность и чайку скипятить, а немудрёную еду он брал с собой из дома и грел… на батарее отопления. А что, не плита, но всё же.

Кстати, цензура была чисто номинальной, представлена в лице начальника одного из отделов областного Управления культуры. Звали цензора Василий Филиппович, фамилия Уткин, и к музыке он имел такое же отношение, как я к балету. Его главной задачей было чтение текстов и подпись «Утверждаю», либо «Не рекомендуется». Пока он всё утверждал, тем более что в первый месяц работы студии желающих записаться было не так много. Просто мы особо пока это дело не афишировали. Не плакаты же вешать на афишных тумбах. Хотя слухи о новой крутой студии в музыкальной тусовке уже бродили, но всякие барды и самодеятельное ВИА, подозреваю, только при большом желании потратят кровные на профессиональную запись. Среди же тех, кто уже встал в очередь, была и «ЭВИА-66», им тоже захотелось выпустить наконец собственный винил, хотя бы миньон.

С Василием Филипповичем я познакомился первым делом, догадываясь, что в будущем придётся не раз к нему обращаться. В первый же визит выставил на стол бутылку привезённого из Армении коньяка, которая была принята благосклонно, и таким образом, контакт с ходу был установлен. Так что при желании я мог позвонить Василию Филипповичу или лучше прийти с бутылкой уже купленного в Свердловске его любимого коньяка и за кого-нибудь попросить. В общем, взятки что Петровичу, что Филиппычу исключительно спиртным.

Естественно, первым – если не считать моего «Здравствуй, мама…» – был записан альбом «Свердловчанки» под названием «Влюблённая женщина». Вот для них сделали исключение, записали бесплатно, так как они были мои протеже, а я, можно сказать, считался основателем студии.

Оригинал записи мне предстояло отвезти на завод по производству грампластинок «Мелодия», где в ходе предварительного телефонного разговора обещали оценить музыкальный материал (куда же без цензуры, хотя худсовет в Свердловске альбом уже прошёл), а также качество звучания и выдать заключение, пригодна ли запись для печати на виниле.

Заодно мне предстояло забрать рукопись у Стругацкого-старшего. А Полине, что полетела со мной – принять участие в записи «Голубого огонька». Можно сказать, я подстроился под неё, благо что по срокам от звонка Стругацкого прошло чуть больше недели. Нанял такси, отвёз Полину в телецентр «Останкино», а сам рванул сначала в студию грамзаписи «Мелодия» на Станкевича, где отдал плёнку с записью, а затем домой к Аркадию Натановичу, где забрал у него копию рукописи повести «Пикник на обочине». Стругацкий даже чаем меня напоил, где-то час я у него провёл за разговорами, рассказав заодно про супругу, которая сейчас записывалась для главной новогодней телепрограммы.

Пожелания Стругацких насчёт обложки я ещё до этого озвучил Мешавкину, тот согласился, что идея хорошая, сразу привлечём читателя, с ходу, так сказать, только нужно будет дать иллюстратору и членам редколлегии прочитать рукопись, и потом уже на планёрке обсудить вариант обложки. Всё это я доложил Аркадию Натановичу, который выслушал меня с чувством, как говорится, глубокого удовлетворения.

Запись «Голубого Огонька» шла до позднего вечера, так что ночевать пришлось в «России», где я заранее забронировал номер на двоих. Причём на два дня, мало ли. Вдруг Полина одним днём не обошлась бы, потому и билеты купили на послезавтрашний рейс. А то, что дороговато в «России» останавливаться… Не дороже денег, как говорится, один раз живём… Хм, хотя на своём примере я мог бы убедиться и в обратном. Ну, будем полагать, что это исключение.

Решили посвятить второй день прогулке по Москве. Побродили по центру, заглянули в ГУМ и ЦУМ, прикупили кое-что, не жизненно необходимое, но то, чего в Свердловске достать трудно. Потом решили заскочить в «Мелодию», только уже не туда, где я был, а в фирменный магазин на Калининском проспекте о двух этажах, в надежде купить что-нибудь дефицитное. У входа небольшой группкой тёрлись фарцовщики, прикинутые, старшему было лет тридцать, с сумками, в которых, вероятно, хранились стопки пластинок. Но к ним потом, сначала зашли в магазин. Среди всякой хрени типа речи товарища Брежнева попадались пластинки западных исполнителей. «Звёзды эстрады», где на обложке можно было прочитать Адамо, Том Джонс, Хампердинк и Рафаэль. Диск-гигант с песнями Дина Рида, Карел Готт… Хватало джаза. Переводы некоторых песен вызывали истерический смех. Отдельно поржали над болгарской пластинкой под названием «Най-хубавото от забавна и танцова музика». А по-настоящему интересного всё же не нашлось. Были какие-то сборники на миньонах с «битлами» и даже «роллингами», но все эти записи у меня имелись в виде нормальных магнитоальбомов.

Зато у фарцовщиков было что посмотреть. Тут тебе и «Deep Purple», и «Led Zeppelin», и «The Who», и те же «роллинги» с «битлами», и даже «The Doors» с дебютным альбомом, куда вошли «Light My Fire» и «The End»… Диск «Strange Days» тоже имелся. Всё, естественно, выпущено западными компаниями, а в СССР доставлено, можно сказать, контрабандой. Ну и цены, что неудивительно, были в разы выше, чем в той же «Мелодии». Но эти пластинки того стоили.