кофе с женой Арагона. Получает отпускной от американской матери своей дочери, и тут, дыша духами и туманами появляется Яковлева. Вот точно — в этом сериале по одной женщине на серию. Тут я понял, что меня в этом сериале занимало: Маяковский тут какой-то безумный автор экспромтов. По любому поводу он выпаливает две-три знаменитые строчки. Нет, чудесный образовательный сериал — даже merci переводят. О, да тут Агранов Лилю в авто прижал.

Ужасно интересная эволюция случилась в русском языке со словом «нефтяник».

Сначала в нём были «нефтяники из Баку», люди, что имели дворцы в этом южном городе и отдавали дочерей в Смольный институт — не знаю как, не спрашивайте, но моя двоюродная бабушка дружила с девочкой по фамилии Багирова, потом уехавшей в Париж. Вот она-то и была та самая дочь нефтяника.

Потом слово «Смольный» приобрело новое значение, и за ним подтянулось и слово «нефтяник».

Но по инерции Маяковский пишет «Не тебе в снега и в тиф шедшей этими ногами, здесь на ласки выдать их в ужины с нефтяниками». Спустя полвека Карабчиевский оговаривается: «Речь, конечно, не о героических нефтяниках Каспия, а о парижских нефтяных магнатах. Именно этим буржуям-толстосумам вынуждена — но не должна! — выдавать на ласки свои длинные ноги очаровательная Татьяна Яковлева. Должна же она выдавать их другим — кому подскажет классовое сознание (не её, конечно, а наше). Если бы она выдала литейщику Ивану Козыреву, только что вселившемуся в новую квартиру, или тем же рабочим Курска, добывшим первую руду, то основании для ревности, этого дворянского чувства, у Маяковского вроде бы не должно было быть. Но такая вероятность затуманила бы ситуацию, но он её не рассматривает».

Когда я занимался геофизикой, то всё вполне соответствовало стереотипу — «советские нефтяники» были вполне себе чумазые люди, с северными надбавками и тяжёлой работой. В кинохронике показывали как они умывают свои грязные рожи чёрным золотом, и цвет их лиц от этого не меняется. Потом я работал по нефти, то видел нефтяников вдосталь — и тех, что бурили всухую, и тех, что прокалывали линзы посередине, как, впрочем, и грамотных инженеров, что виртуозным бурением экономили стране миллионы, и тех, кто нутром чувствовал каждый сантиметр пласта. В первое воскресенье сентября грамотные начальники стопорили буровые станки, потому что спирт ломил железо в День нефтяника. Затем что-то щёлкнуло, нефть стала по четыре, потом по семь, затем по двадцать — и так далее до ста сорока.

И нефтяниками стали опять те, у кого девка в институте благородных девиц, ландо, дворец и девичьи ноги на плечах. Правда, говорят, что теперь маятник качнётся в прежнюю сторону.

А, может в фавор выйдут газовщики, побив нефтяников, и фраза «Заходил газовщик» будет означать не маньяка-убийцу по кличке «Мосгаз», а визит барина с шампанским и цветами.

Кто уж точно прожил долгую, насыщенную жизнь, так это Яковлева, то есть Татьяна дю Плесси-Либерман.

Шкловский в своей книге «О Маяковском» пишет: «Владимир Владимирович поехал за границу. Там была женщина, могла быть любовь. Рассказывали мне, что они были так похожи друг на друга, так подходили друг другу, что люди в кафе благодарно улыбались при виде их.

Приятно видеть сразу двух хорошо сделанных людей.

Но для того, чтобы любить, надо Маяковскому ревновать женщину к Копернику.

Старая любовь не прошла».

И вот тут появляется, как кролик из шляпы, история с цветами. Канонический её текст похож на «святое письмо», что передаётся из рук в руки: «Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов — гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем. Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента — и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: “От Маяковского”. Его не стало в тридцатом году — это известие ошеломило её, как удар: неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в её жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы, Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом. Она уже не понимала как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах.

Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: “От Маяковского”.

Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось.

Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли. В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом “люблю”, то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин — а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой частью. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, улыбаясь улыбкой заговорщиков: “От Маяковского”. Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей».

Следы ведут к киевскому человеку Аркадию Рывлину (1915–2007). Это инженер, работавший на заводах тяжёлого машиностроения, писавший стихи (несколько вышедших сборников с 1948 по 1980), в девяностые уехавший в Америку, потом вернувшийся в Киев и скончавшийся не так давно. При этом никаких собственных воспоминаний о встрече с Яковлевой у него нет.

Историю их парижских посиделок рассказывают от третьего лица:

«Советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери и всегда мечтал узнать правда это или красивый вымысел, пока однажды, в конце семидесятых ему не случилось попасть в Париж.

Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем