Мальчик отполз в сторону, продолжая наблюдать за исполином. Перед глазами все еще плавали цветные круги, но он уже мог различать окружающие предметы. Справа от него находилась шахта лифта, слева — пышущая жаром стена, впереди робот, а сзади короткий тоннель, ведущий к маленькой загерметизированной комнатке, где последние несколько лет жили они с отцом… От этого воспоминания разум мальчика вновь захлестнула жгучая ненависть ко всем механическим созданиям. Он вскинул оружие, но тут же опустил его. Уничтожить разведчика одним выстрелом он не мог, а на второй у него уже не будет времени — электронная реакция робота все равно что смертный приговор…

Оставался один путь — бежать, пытаться оторваться от машины в недрах кораблей, стараясь увести его как можно дальше от дома. Мысли, вихрем промелькнувшие в голове мальчика, выразились одним действием — он привстал и, распластавшись в прыжке, нырнул в шахту грузового лифта. Сзади полыхнул сдвоенный взрыв, но Семка уже благополучно падал внутри широкого, темного тоннеля, и выстрел робота не достиг своей цели. Кубарем скатившись на нижнюю палубу, мальчик бросился бежать. Запоздалый страх гнал его вперед и вперед, по узким коридорам и огромным, темным залам, пока Семка окончательно не потерял ощущение времени и расстояния.

Наконец он остановился, тяжело дыша, и, ухватившись за стену, чтобы не упасть, прислонился забралом шлема к переборке. Вибрации не ощущалось, и он немного успокоился… Напряжение схлынуло, ноги мальчика подкосились, и он, непроизвольно всхлипнув, едва не рухнул на пол. Взглянув на датчик кислорода, он понял, что должен возвращаться во что бы то ни стало, и почувствовал себя еще хуже. Он задохнется, если не доберется до дома…

Такие случаи уже бывали, тогда они с отцом приползали буквально на последних глотках кислорода. Но сейчас он остался совершенно один и не представлял, в какую сторону ему идти…

Единственный путь вел на поверхность сфероида. Только там Семка мог сориентироваться и определить направление движения.

Измотанный и подавленный, он добрался до верхнего слоя кораблей и осторожно выглянул из люка. Вокруг, на много километров вперед и в стороны, раскинулся хаос металлической равнины. Багровая туманность по–прежнему клубилась над близким горизонтом, расцвечивая броню кораблей опалесцирующими пятнами. Равнодушные звезды холодно взирали на стальной шар из бездны пространства, сплетая причудливые узоры созвездий. Семка вылез из люка и еще раз осмотрелся по сторонам. Незнакомые очертания изуродованных звездолетов подействовали на него угнетающе. Он понял, что окончательно заблудился…

Мальчик сел на выступ люка, прислонившись спиной к обшивке, и бессильно опустил руки.

Семка толком не знал названий чувствам.

Он боролся всю свою жизнь. Сначала это была борьба с одиночеством и скукой, со стенами маленькой комнаты и запертым люком. Но скука кончалась, люк в конечном итоге открывался, и на пороге неизменно появлялся отец. Он приносил с собой еду, запах пота от сползавшего с него, как шкура, гермокостюма, усталую улыбку и слова… Отец очень много говорил с ним, рассказывая удивительные истории о совершенно невозможных местах. Сначала Семка думал, что он бывает там во время своего отсутствия, но потом, когда подрос и вместе с ним начал выходить наружу, понял, что рассказы отца не больше чем вымысел, — во время их блужданий по сфероиду он ни разу не встретил такой огромной, наполненной кислородом комнаты, по полу которой текла бы вода, называемая «рекой»…

Зато он научился иной борьбе. В неполные пять лет Семка узнал настоящую цену глотка воздуха и крупицы пищи. Он научился ходить во мраке залов, стрелять по любому движению, отыскивать склады, вскрывать двери с помощью своего бластера… Очень часто ему казалось, что они с отцом играют в простую игру с элементарными правилами: выстрелить первым, суметь отыскать склад, вовремя отреагировать на отблеск брони робота. Жизнь была простой и понятной. Он не чувствовал обездоленности, не понимая, что ведет жестокую, на пределе сил, борьбу за выживание — он просто не представлял другой жизни, а сказки отца об иных мирах не находили никакого подтверждения в мрачных лабиринтах кладбища кораблей.

Семка еще ниже опустил голову, уткнувшись забралом шлема в согнутые локти. Одиночество и безысходность переполняли его душу, подкатывая к горлу жарким, соленым комом… Ему незачем больше бороться, все кончилось в тот момент, когда он пытался заставить отца заговорить, с ужасом заглядывая сквозь оплавленное стекло его шлема в побелевшее лицо…

«Сынок… — вынырнуло из глубин памяти другое воспоминание, от которого вновь что–то сжалось в груди, — запомни, здесь нельзя сдаваться. Каждая секунда — это борьба. — Он вдруг вспомнил, что рассмеялся от этих слов, а отец помрачнел, и в его глазах блеснула влага. — Как жаль, сынок, что для тебя это норма… — отвернувшись, прошептал он с непонятным Семену отчаянием. — Я не смог дать тебе иной судьбы…»

Багровая туманность уже коснулась своим краем линии горизонта, и эта часть сфероида стала быстро погружаться в чернильный мрак космической ночи. Холодные звезды еще четче проявили свой рисунок. Они не знали человеческих страстей. Им было все равно, когда здесь взрывались и гибли эскадры могучих кораблей, и так же безразличны они остались сейчас, когда обессиленный и измученный мальчик наконец поднялся и медленно побрел по искромсанной поверхности затерявшейся в глубинах космоса стальной планетки, созданной диким безумием его предков, которых он никогда не знал… как не знал и их войны…

Стрелка манометра на кислородном баллоне неумолимо клонилась к нулю.

Он шел наугад, уже не делая попыток отыскать знакомые ориентиры. Окружающий ландшафт был однообразен и представлял из себя сплошное нагромождение различных надстроек древних звездолетов. Изредка ему попадались проплешины голой, потемневшей брони или настоящие заросли антенн, среди которых прятались вогнутые чаши локаторов и покатые купола рубок управления.

Заметив в одной из них пробоину, Семка заглянул внутрь. Луч фонаря осветил несколько пультов, покрытый паутиной трещин частично обвалившийся обзорный экран и ряд кресел, в крайнем из которых вполоборота сидел законсервированный вакуумом труп в скафандре.

Сердце мальчика радостно дрогнуло. Он пролез в дыру и склонился к свесившейся из кресла фигуре.

Увы, оба баллона на трупе были пусты. Его гермошлем раскололся от удара о пульт, резервуары смялись, и весь кислород из них улетучился много лет назад, в момент катастрофы.

Семка вздохнул и повернул назад. Родившаяся было надежда угасла. Вид мертвого человека не разбудил в нем никаких эмоций — все составляющие сфероид корабли были забиты беспорядочно разбросанными телами, и мальчик, до гибели отца, никак не связывал их с понятием «жизнь» — для него они были лишь частью интерьеров, не больше…

Покинув рубку управления, он остановился у ее подножия, с усталым безразличием рассматривая подобранную около кресла импульсную винтовку. Счетчик зарядов застыл на отметке «5». Это было хорошее оружие, но слишком тяжелое и громоздкое для двенадцатилетнего мальчика. Семка повернулся, собираясь положить свою находку, и в этот момент сбоку по нему ударил залп трех вакуумных пулеметов.