Не дождавшись ответа, он налил два бокала и протянул один Андрею.

Тот взял, равнодушно глядя в пол.

— О чем задумался, солдат? — спросил Номад, стараясь разогнать гнетущую тишину, и тут же пожалел о своем ироничном тоне. В глазах молодого парня вспыхнуло вдруг такое яростное пламя, что Берга по спине продрал ледяной озноб.

— Мы все погибнем… — выдавил из себя Андрей.

Ему безумно хотелось жить, но он–то знал, что война охватила весь освоенный людьми космос. Ни он, ни кто–либо другой уже не мог остановить бешеного танца смерти. Лавина галактической войны сметет человечество, оставив лишь единицы таких, как он, — постаревших без времени ребят, обожженных и наделенных запоздалым пониманием сути вещей.

— А как хочется жить… — яростно выдохнул он.

Номад хотел возразить, но осекся. Он понял, что не знает нужных слов.

— Оставайся с нами, — наконец нашелся он. Подумай, ведь тебе не хочется вновь стать одним из миллионов, идущих на смерть.

Андрей поднял голову.

— Спасибо. — В этом слове прозвучала горечь.

Он опрокинул в себя содержимое бокала и, закурив, откинулся на спинку кресла, чтобы дым не летел к колыбели.

— Мы все эгоисты, — внезапно сказал он, словно продолжая оборванную мысль. — Мы как чума. И только, вляпавшись в дерьмо, начинаем барахтаться, постигая извечные ценности, которые открыты за тысячи лет до нас…

Номад вдруг разозлился:

— Это ты, философ, извини, загнул. Ты не забудь, что защищал свои планеты. А если не веришь мне, посмотри на пацана. Я видел его родителей, расстрелянных в упор! Пацифизм тоже хорош только до определенной степени…

В этот момент корабль потряс удар.

Реанимационную камеру качнуло, Номада сбило с ног, и его проклятия смешались с плачем проснувшегося мальчика. Палуба под ногами вибрировала.

— Скафандры! — приказал он, вскочив на ноги.

Андрею не нужно было повторять дважды. Корабль еще раз тряхнуло. Где–то гулко взвыла сирена.

Когда он вбежал в салон с тремя гермокостюмами высшей защиты. Номада там уже не было, лишь малыш заходился беспомощным криком в своей колыбели. Схватив цилиндр индивидуальной аптечки, Андрей сделал ему укол снотворного и стал натягивать скафандр. Пока он возился с креплениями, ребенок в последний раз судорожно всхлипнул и затих, безвольно опустившись на дно реанимационного саркофага.

Андрей бережно поднял маленькое тельце и уложил его во второй скафандр. Включив автоматическую подачу кислорода, он убедился, что все работает исправно, и наглухо застегнул крепления. Скафандр слегка надулся, вспыхнул голубой индикатор на предплечье, что означало нормальную герметизацию.

Теперь уже по всему кораблю неистово выли сигналы тревоги.

— Номад, что у тебя, ответь! — спросил Андрей, включив коммуникатор.

— Не могу разобраться. Вижу какой–то отблеск на броне соседних кораблей. Хьюго не отвечает.

Радар показывает приближение шести объектов…

О, черт! У них характеристики планетарных танков!

Андрея передернуло.

Закрыв забрало своего гермошлема, он прикрепил скафандр с малышом на грудь, стянув его пустые рукава самоклеящейся лентой, и выскочил из салона.

Он был на полпути к рубке, когда корабль снова тряхнуло. Андрей упал на спину, чтобы не придавить ребенка, скорее почувствовав, чем услышав протяжный вой уходящего наружу воздуха. Противоположная стена вдруг начала удаляться, по полу обозначился ровный, расползающийся срез, в котором одиноко сверкнула звезда…

Лазерный луч развалил посудину свободных торговцев пополам…

Поднявшись на ноги, Андрей ощутил невесомость. Отключились генераторы искусственной гравитации. Оттолкнувшись от пола, он пролетел последние несколько метров и втиснулся в полуоткрытую дверь рубки.

Тело Номада плавало в вакууме, окруженное ореолом алых капель. Рядом парили вывалившиеся из пирамиды импульсные винтовки.

Ноги подкашивались от ярости, бессилия и непонимания, но мышцы действовали помимо разума. Схватив проплывавшую мимо винтовку, он вылетел в коридор и заскользил вдоль стены по направлению к шлюзу.

Берг умер от мгновенной декомпрессии. Его легкие просто взорвались.

Андрей нырнул в черноту и включил передатчик.

— Хьюго, где ты?!

— А, черт… — донеслось сквозь помехи. — Я тут, рядом с кораблем. На нас напали боевые машины!

— Уходи! — крикнул Андрей в коммуникатор, мгновенно сообразив, что случилось. — Спрячься где–нибудь и не шевелись. Выключи все системы скафандра, кроме подачи кислорода и обогрева! Ребенок со мной, я найду тебя!

Тишина.

Затем в коммуникаторе что–то прохрипело, и в уши Андрея ударил истошный вопль.

Он вынырнул из шлюза во мрак, освещаемый вспышками стационарного лазера. В вакууме кипел бой. Шесть боевых машин сошлись в смертельной схватке, полосуя друг друга лучами лазеров, и среди этого хаоса плыл изуродованный двигатель, и рядом — обезглавленное человеческое тело…

Андрей вновь остался один.

Он рванулся к ближайшей пробоине и скрылся в недрах корабля. Разворачиваясь в узком коридоре, он задел грудью за переборку и почувствовал, как зашевелился внутри второго скафандра беспомощный комок.

Их было двое.

И они были обречены.

Кровавый шар во мраке ночи

Парит по воле — мертвецов,

Обитель смерти. Кто захочет

Взглянуть в безносое лицо?

Кто сможет под огнем машин

Средь холода стальных развалин,

Оставшись навсегда один,

Сказать: «Я жив. И я нормален»?

Впереди царил мрак.

Семка приподнялся на локтях и глянул поверх нагромождения покореженных балок. Бледный луч фонаря выхватил из тьмы серые бронеплиты палубы звездолета. Взгляд мальчика скользнул по ним, отметив сохранившиеся кое–где осколки облицовочного пластика, несколько изувеченных взрывом силовых установок, и остановился на огоньках звезд, которые были отчетливо видны сквозь уродливую пробоину в борту корабля.

За несколько минут наблюдения ни одна тень не заслонила звезды, и он решил, что можно двигаться дальше.

Покинув укрытие, Семка в плавном прыжке преодолел отделявшие его от пробоины метры, пристроился у ее края и осторожно выглянул наружу.

На несколько секунд он ослеп — в глаза ударил отраженный от металлической равнины красноватый свет пульсирующей во мраке космоса туманности. Семка напрягся, стараясь слиться с серым фоном брони, — в эти секунды мальчик всегда оказывался беспомощен, из–за заклинивших светофильтров старенького гермошлема, починить которые оказалось выше его сил…