— О чем вы думаете? — сурово спросил Жарынин.

— Что? — вздрогнул Андрей Львович. — Я? Да так…

— Неужели вы не знали?

— Чего? — окончательно очнулся писодей.

Он сидел в кресле в номере Жарынина, и режиссер, вероятно, уже давно с естественно-научным любопытством разглядывал мучающееся лицо соавтора.

— Что ваша бывшая жена замужем за Меделянским.

— Нет… Мне даже в голову это не приходило…

— Странно! И никто вам не позвонил, не наябедничал?

— Никто.

— Ну, либералы, ну, сволочи! — воскликнул игровод. — Добились-таки своего!

— Чего — своего? — оторопел Кокотов, не понимая, какое отношение имеют либералы к его брачной травме.

— Добились, что мы живем теперь в атомизированном обществе, где всем друг на друга наплевать. Да разве возможно было такое при благословенной Советской власти? Нет! Вам доложили бы сразу, после первого появления вашей жены с Меделянским в ресторане или театре. Помните у Вознесенского:

Междугородние звонили.

И голос, пахнувший ванилью,

Твердил, что ты опять дуришь,

Что твой поклонник толст и рыж,

Что таешь, таешь льдышкой тонкой

В пожатьях пышущих ручищ…

М-да, если никто из собратьев по перу вам не настучал, я вынужден констатировать полный распад литературного сообщества.

— Наверное, после развода они сразу уехали в Брюссель, а до этого боялись и встречались тайно.

— Боялись? Кого? Вас? Да вы не способны даже дать в морду. А зарезать неверную жену вместе с любовником — и подавно!

— Почему это вы так считаете?! — Писодей, задрожал от обиды.

— Я не прав? Зарежьте! — Игровод схватил трость и рывком обнажил клинок. — Попробуйте!

— Зачем? — пожал плечами Андрей Львович, отводя глаза от зеркального лезвия, сужавшегося до смертельной остроты.

— Затем, что Сен-Жон Перс сказал: «Женщина может полюбить до смерти лишь того, кто способен ее убить!» А вы, Кокотов, по моим наблюдениям, — просто амбивалентный мозгляк. Я не пойму, чем вы взяли Лапузину? Загадка…

— Может быть, я невероятный любовник! — усмехнулся автор «Сердца порока», мучительно соображая, чем отомстить за «мозгляка».

— Валентина вас хвалила, это верно, — смягчился Жарынин.

— Она на меня, кажется, обиделась? — словно невзначай, спросил писодей.

— Обиделась? Ха-ха! Она в бешенстве! Молодая, интересная, горячая женщина по моей просьбе оказала вам внимание, рассчитывая на серьезные отношения, а вы буквально через день на глазах всего «Ипокренина» устроили афинскую ночь с другой!

— Я могу искупить.

— Каким же образом?

— Как в прошлый раз, — смущенно и чуть в нос выговорил писатель. — Наталья Павловна сегодня не приедет…

— Боже, вы буквально на глазах превращаетесь в мелкооптового развратника!

— А вы?

— Что — я?

— Знаете, как вас здесь называют за глаза?

— Как?

— «Салтан»! — поквитался за «мозгляка» Андрей Львович.

— Ну, и что в этом плохого? Они думают, у меня тут гарем.

— А разве нет?

— Да, но мой гарем — от слова «горе». Одинокие женщины, без вины обойденные счастьем, несут мне свою тоску — и получают утешение. Да, они знают, что я женат и Маргариту Ефимовну не оставлю. Но зато когда я здесь, в «Ипокренине», я принадлежу только им и никому более. Они это ценят. Вы думаете, дурашка, мне трудно отбить у вас Лапузину? В три хода.

— Так уж и в три?

— Хотите убедиться?

— Нет, — поспешил с ответом писодей. — Не хочу!

— То-то! Не бойтесь — я верен моим горемычницам! А искупить вину вы можете. Женитесь! Валентина чистоплотна, прекрасно готовит и будет вам верна, как всякая женщина, поскитавшаяся по неблагодарным мужским похотям. Помните у Межирова:

Женский поиск подобен бреду.

День короток, а ночь долга.

Женский поиск подобен рейду

По глубоким тылам врага.

— У вас сегодня, Дмитрий Антонович, поэтическое, я смотрю, настроение! — не без ехидства заметил Кокотов.

— Есть немного. Но хватит, хватит о глупостях! У нас с вами много дел. Во-первых, мы должны спасти «Ипокренино». Во-вторых, придумать новый синопсис…

— Как?! — лишь губами возмутился Андрей Львович.

— Мы выиграем суд. С помощью старичков. И кажется, я знаю, как это сделать.

— Я… я… про друггое… — заикаясь от негодования, проговорил автор «Гипсового трубача». — Мы же все придумали. Вы сами говорили, что это — совершенство!

— Ах, вот вы о чем! Да, говорил. Но теперь, узнав, что эти негодяи использовали меня втемную, я стал другим человеком. Понимаете? У меня в лице ничего не изменилось?

— Нет, ничего… — тихо ответил Кокотов, добавив мысленно, что в такой отвратительной физиономии меняться нечему — мерзей уже некуда.

— Странно! Так вот: я не желаю снимать фильм про то, как кто-то хочет кого-то укокошить. Не хо-чу!

— А чего же вы хотите?

— Я хочу уйти в мистические глубины бытия. Понимаете? Я отвергаю подлую реальность. Мне нужна любовная мистерия! Ну что вы смотрите на меня, как еврей на непьющего русского? Да, любовная мистерия!

— Но ведь у нас в синопсисе есть хорошая любовная линия. Юлия и Борис…

— Линия? Да идите вы к черту с вашей линейной любовью! Мне нужны страсти по Лобачевскому. Дайте мне Лобачевского!

— Как это?

— Не знаю, как вам и объяснить… Вообразите звездолет, несущийся к планете Джи-Х-2157-Б в созвездии Малого Пса. Космонавты — две молодые семейные пары. Их долго выбирали, проверяли, тестировали, адаптировали, рассчитывая, что они со временем дадут обильное дружное потомство, которое через много-много поколений по-хозяйски ступит на далекую твердь.

— Почему две пары?

— А вам нужен инцест?

— Мне?

— Ну не мне же! Это вы уже не способны дня прожить без эякуляции и домогаетесь Валентины.

— Вы меня не так поняли!

— Я вас понял! Не перебивайте! Корабль взлетает, ложится на курс — и тут-то все начинается. Вы думаете, на борт к ним проникают какие-нибудь зубастые солнечные полипы, мыслящая лунная пыль или соображающая космическая плесень?

— Почему плесень? — вздрогнул Кокотов.

— Ага, испугались! Нет и еще раз нет! Астронавты не сбиваются с курса, не терпят аварию, въехав бампером в астероид, не попадают из-за коварной темпоральной загогулины в далекое прошлое или отдаленное будущее. Конечно, заманчиво, чтобы герой постучался в отчее окно как раз в тот самый миг, когда родители, радостно пыхтя, его зачинают. Чертыхаясь, папаша вскакивает, открывает форточку, выглядывает — никого. Наш герой исчез навсегда. Это понятно: не мешай родителям. Как, ничего?