в нем все стопы почти равноударны. Скорее здесь можно видеть неожиданное — и, несомненно, бессознательное — возвращение к истоку французского 8-сложника, к стихийному ямбу X века. Впрочем, никаких далекоидущих выводов из этих двух одиноких версификаторских экспериментов делать не приходится. О них стоило напомнить лишь для того, чтобы предостеречь от достаточно ходового (в ненаучной литературе) мнения, будто самый «дух» французского языка враждебен силлабо-тоническому стихосложению. Цветаева пробовала силлабо-тонизировать во французском стихе и другие размеры — см. далее в этом сборнике статью о французском автопереводе ее «Мóлодца»[474].

10

Таковы предварительные результаты применения «русского метода» к исследованию европейского стиха. Можно видеть, что наиболее показательные результаты обнаруживаются там, где нужно решать самый общий (и самый трудный для аргументации) вопрос: силлабический стих перед нами или силлабо-тонический?

С таким вопросом приходится, как известно, иметь дело очень часто: в истории едва ли не каждого стихосложения (особенно в пору его становления) имеются многочисленные памятники, колеблющиеся между разными системами стихосложения. Но и для более частных вопросов — таких, как закономерности ритма ударений в силлабо-тонических размерах, ритма словоразделов в стихе, — предлагаемый метод может быть так же полезен, как был он полезен на материале русского стиха. Он позволяет отделить в стихе языковые явления от поэтических, невольные — от творческих и сосредоточить внимание литературоведа именно на этих последних. Он трудоемок (впрочем, и этого не нужно преувеличивать: расчет теоретической модели размера средней длины при наличии подсчитанного ритмического словаря и при помощи ручного калькулятора занимает один рабочий день) — но думается, что этот труд вполне оправдывается результатами. Он требует дальнейшего совершенствования — прежде всего в том, что касается учета проклитик и энклитик в языке и стихе, а также в том, что касается построения моделей с различным охватом ритмических вариантов, дозволяемых или не дозволяемых верификационным стилем различных эпох. Тогда доступный этому методу анализ сможет стать еще тоньше. В конечном счете применение вероятностных моделей в стиховедении может лишь укрепить тот статус, которым по праву гордится эта научная отрасль, — статус самой объективно точной из филологических наук.

P. S. Много примеров использования такой модели (и аналогичных) — в нашей книге «Современный русский стих» (1974). Опыт построения вероятностной модели с несколькими ступенями ограничений, налагаемых на подбор слов, может быть полезен не только для итальянского или средневекового латинского стиха. В английском стихе, как показано М. Тарлинской, чередовались эпохи строгости и эпохи расшатанности: такие-то сдвиги ударений в строке то допускались в известных количествах, то не допускались. Насколько свободно пользовалась каждая эпоха теми вольностями, которыми она располагала? Это можно было бы установить, построив отдельную для каждой эпохи вероятностную модель. (Подобным образом — но опираясь не на языковую, а на речевую модель — М. Тарлинская смогла точно определить место стиха Дж. Донна между силлабо-тоникой и чистой силлабикой.) Столь же благодарный материал для обследования представляет и немецкий стих XIV — начала XVII века и другие переходные формы.

Каролингские тетраметры и теоретическая модель латинского ритмического стиха[475]

В архиве известного советского филолога Б. И. Ярхо (1889–1942), специалиста по античной литературе, медиевистике, фольклору и общей поэтике, сохранилась рукописная работа (около 5 печатных листов) «Так называемые трохаические тетраметры в каролингских ритмах»[476]. Она писалась, по-видимому, в 1915–1918 годах, когда Б. И. Ярхо читал лекции по средневековой литературе в Московском университете; в 1920 году она представлялась к печати (на рукописи — штамп Научного отдела ГИЗа с датой 5 февраля 1920 года), в 1922 году была анонсирована в серии совместных трудов ОПОЯЗа и Московского лингвистического кружка, но издание так и не состоялось. Научного интереса работа не потеряла до сих пор: статистическое обследование этого обширного стихового материала никем, кроме Ярхо, не предпринималось, а оно представляет большую важность и в историко-литературном, и в теоретико-литературном отношении.

Тему настоящего сообщения можно определить так: «как Б. И. Ярхо хотел уточнить теорию В. Мейера, а на самом деле опроверг ее, так об этом и не узнав».

Предметом исследования Б. И. Ярхо было средневековое латинское ритмическое (т. е. не метрическое, не квантитативное) стихосложение. На современный слух оно звучит то ли силлабикой с тенденцией к силлабо-тонике, то ли силлабо-тоникой с тенденцией к чистой силлабике. К чему оно все-таки ближе — вопрос очень важный: от его решения зависит определение времени и обстоятельств становления силлабо-тонического стихосложения, столь распространившегося впоследствии в европейских языках. Первоначально преобладало мнение, что латинский ритмический стих был силлабо-тонический, имитировавший своими ударными стопами долготные стопы метрического стиха, а нарушения силлабо-тоники в нем — это игра сдвигами ударения, которые так и ощущаются как сдвиги. В конце XIX века В. Мейер выдвинул противоположное утверждение: стих этот — силлабический, упорядоченность тоники в нем состоит лишь в том, что в конце стиха и полустишия место ударения фиксировано (только женские или только дактилические окончания), а внутри стиха стыки ударений избегаются; в остальном ударения располагаются по стиху свободно, и если порой они располагаются похоже на ямб или хорей, то это — чистая случайность. Теория эта стала господствующей, и Б. И. Ярхо заявляет, что принимает «законы Мейера» полностью; задача его работы — лишь уточнить положения Мейера подсчетами на сравнительно обширном материале.

Материал Б. И. Ярхо — один из самых популярных средневековых размеров, 15-сложник строения 8 + 7 слогов, с женской цезурой и дактилическим окончанием; ударения в нем имеют тенденцию располагаться хореически, и это придает ему сходство с античным трохаическим тетраметром, где сходным образом располагались долготы. Обследованы были 27 произведений каролингской эпохи (VIII–IX века) по известному изданию «Poetae latini aevi Carolini»[477]: 1) Versus de Mediolano civitate; 2) Pauli Diaconi De annis a principio; 3) Petri Grammatici versus ad Paulum; 4) Pauli Diaconi versus ad Petrum; 5) Alphabetus de bonis sacerdotibus; 6) De speciebus praeteriti perfecti; 7) De eisden, cum actosticho; 8) De Pippini victoria Avarica; 9) Versus de Verona civitate; 10) Pauli Aquileiensis versus de Lazaro; 11) Bernovini titulus; 12) Einchardi (?) Passio SS. Marcellini et Petri; 13) Versus de S. Herme; 14) Rhythmus de Fontaneto; 15) Versus de Aquilegia; 16) Hymnus ad Nativitatem (Gratulatur omnis caro); 17) Hymnus; 18) Hymnus de caritate et avaritia; 19) Epitaphium Pacifical Archidiaconi; 20) Hymnus Hispaniensis; 21) Carmen de Chlodovico II; 22) Hymnus de laude Amandi; 23) Rhythmus de vita et miraculis et de translatione S. Germani; 24) Sigloardi titulus Remensis; 25) Adeloldi titulus Remensis; 26) S. Cornelii Compendiensis translationes; 27) Hymnus S. Gallensis ad descensum fontis. Всего 1989 стихов.

Принципы учета ударений были приняты следующие: а) в знаменательных частях речи учитывается только