— Ну что, все?.. Все попрощались?.. Можно закапывать?..

С кладбища отправились в булочную — помянуть покойницу. После последнего стаканчика мужчины сыграли во дворе партию в шары. Николь тем временем помогла матери вымыть посуду. Затем тайком поднялась в свою бывшую комнату и, дойдя до второго этажа, задумчиво уставилась на тщательно натертые ступеньки лестницы, ведущей на чердак. Она впервые заплакала, спустившись вниз и увидев Людо.

— Ты тоже должен знать про Нанетт. Ее нет, она померла. Ты ее больше не увидишь.

В тринадцать лет Татава определили в Тиволи — иезуитский пансион в Бордо. Людо теперь ходил в школу один: в каждом классе он оставался на второй год. Он никак не мог понять, как пользоваться будильником, который одолжил ему Мишо, и тот звонил каждую ночь ровно в два пятнадцать, так что Людо являлся в класс либо после сигнала колокола, либо засветло, но никогда вовремя.

Татав приезжал по субботам на автобусе. Людо поджидал его у ворот, каждый раз делая вид, что оказался там случайно. Прежде, чем сесть за стол, ученик иезуитов бежал удостовериться, что никто не прикасался к его аквариуму со жвачкой. После того, как эта формальность была выполнена, между мальчиками вновь устанавливалась близость, часто переходившая в ссоры.

Комната Людо в Бюиссоне казалась на первый взгляд тщательно убранной, а кровать аккуратно застеленной. Но то была только видимость порядка. Мальчик беспорядочно сваливал в шкаф игрушки, одежду и трамбовал все это ногами. Из шкафа исходил зловонный запах, который Николь относила на счет завалявшейся где–то дохлой мыши. Но Людо ничего не чувствовал.

После отъезда Татава он перестал пачкать простыни и стал мочиться под кровать, а когда Мишо показывал ему мокрый пол, отвечал:

— Нет, это не я, это мышь, она не сдохла.

— А это? — спрашивал тогда Мишо. — Что это такое?

И он показывал на стену, где красовался ряд странных, грубо раскрашенных портретов, нарисованных прямо на обоях. Все портреты были одинаковые: красные волосы, длинная шея, лицо, почти полностью закрытое огромной рукой, между пальцами которой блестели черные глаза.

— Это рисунок, — отвечал Людо таким тоном, словно это было не его рук дело.

— А это что такое на твоем рисунке? Разве на руке бывают глаза?

— Это рисунок, — повторял мальчик.

— Хорошо, малыш, но нельзя же пачкать стены, так не делают. Для рисования есть специальная бумага.

За ужином оживление создавал телевизор. Людо обожал все программы и, затаив дыхание, смотрел все передачи, о чем бы ни шла в них речь. Мать же выключала телевизор, как только на экране появлялась целующаяся парочка, и раздраженно вздыхала:

— Убери со стола и иди спать.

Людо нехотя вставал. Когда он уходил, Николь снова включала телевизор.

Однажды ночью она проснулась, вся дрожа:

— Кто здесь?

Тьма обступала ее со всех сторон, ничего не было видно. Однако она что–то чувствовала. Чье–то присутствие. Чье–то прикосновение. Николь растолкала Мишо, который на этот раз не храпел.

— Тебе приснился кошмар, это пройдет.

— Неправда… Я не спала… Я уверена, что здесь кто–то есть. Мишо зажег свет.

— Видишь — никого.

— И все же я готова была поклясться… — прошептала она. — Но все равно, здесь чем–то пахнет. Мне не нравится этот запах.

* * *

После случая с ножом Мишо почти поверил, что у его пасынка, возможно, и в самом деле мозги слегка набекрень, что, впрочем, никак не сказалось на их отношениях.

— Тебя, похоже, это удивляет, — говорил он жене, — но я это знал еще до женитьбы. Вся округа это знала. Я думал, что будет хуже. Я даже боялся за Татава. Но знаешь, твой парень вовсе не псих. Просто он не совсем такой, как мы. Егo надо показать врачу.

И вот однажды в четверг Николь с сыном явились на прием к доктору Варембургу.

— Отвечай вежливо, когда доктор будет тебя спрашивать. И не держи руки в карманах.

Доктор был полным мужчиной, и казалось, что он постоянно думает сразу о двух вещах, связывая их воедино неопределенным «так–так–так''.

— Как тебя зовут, молодой человек?

— Его зовут Людовик Боссар, господин доктор. Поверьте, не так–то все это весело. У парня… даже и не знаю, как сказать. С ним беда, господин доктор. У него не в порядке с головой.

— Но почему вы так думаете? Так–так–так.

Сквозь полузадернутые тюлевые занавески Людо пытался разглядеть в окне затерявшееся за соснами море. Доктор Варембург вежливо выслушал Николь и — так–так–так — приступил к осмотру. Он заставил Людо покашлять, проверил его слух, зрение, измерил рост, вес и в итоге заключил, что данный случай не входит в компетенцию терапевта, а требует вмешательства специалиста. Николь записала адрес коллеги доктора Варембурга, психиатра, практикующего в Бордо.

— По крайней мере, ты уж точно крепкий малый!

— Они мне завидуют, — ответил Людо.

На следующей неделе Мишо повез Николь с сыном в город. Пользуясь случаем, они решили также посидеть в кафе и съесть по мороженому.

— А чем занимается психиатр?

— Головой, — заявила Николь. И, повернувшись к сыну, сидевшему сзади, продолжила: — Видишь, чем из–за тебя приходится заниматься!..

После короткого разговора со взрослыми доктор провел мальчика в некое подобие будуара с роскошными коврами и безделушками, стоявшими на низком столике. В воздухе пахло смолой и свежей краской. Усадив Людо на диван, доктор занял место за своим столом. Когда он улыбался, его верхняя губа морщилась и казалась накладной. Он часто потирал свою лысину вялой пятерней. С приветливым видом доктор начал задавать кучу нескромных вопросов: не занимается ли мальчик по ночам рукоблудием, видел ли он уже пенис своего отчима, испытывал ли он желание по отношению к своей матери, бьют ли его родители. В конце беседы, наклонив к Людо свою блестящую лысину, доктор сообщил ему, что фрейдистская фаллическая символика напрямую связана с образом гладко выбритого черепа, ''из чего проистекает некоторая двусмысленность взаимоотношений с пациентками и даже с пациентами…» Консультация обошлась в триста франков. Николь пришлось записать адрес еще одного доктора, специализирующегося на «параноидальной дисфункции».

— Я ничего не понял, — сказал Мишо, когда они устроились за столиком в кафе.

— Он сказал: с головой у него неважно.

— Только аппетит у него из–за этого не страдает, смотри–ка.

Людо раньше всех закончил пить кофе по–льежски, и рот его был вымазан взбитыми сливками.

— Еще хочешь, малыш?

Людо утвердительно кивнул. На своем стуле он обнаружил расплющенную розоватую жвачку с отпечатком чьего–то пальца и тут же поверх отпечатал свой. Затем отлепил ее и незаметно сунул в рот.