Я не делаю глоток чистого, не разбавленного колой рома.

– До сих не знаю, что это. К специалистам идти – загреметь на кучу обследований и вопросы, вопросы, вопросы… Нет, спасибо… – я морщусь. – Первые полгода сводило с ума не столько присутствие чужого Голоса, сколько страх и непонимание, что с этим делать. Даже из запоя вышел… Думал, что до белочки допился. Но Голос не исчез. В какой-то момент я просто привык к нему. Наверное, ко всему можно привыкнуть… К тому же, давал о себе знать он нечасто. Порой я советовался с ним и разговаривал. Это похоже на диалог по телефону, только никакого устройства нет ни в руках, ни в ушах. Все в голове. Тяжелее всего приходилось в общественных местах, на работе, на встречах, когда он, как гром средь бела дня, решал что-то сказать. Но и к этому я привык. Иногда Голос пропадает… Ненадолго.

Святослав все так же смотрит на меня, периодически переводя взгляд за мою спину.

Я замечаю.

– А сейчас ты его слышишь? – спрашивает он.

– Нет. Моя квартира – это единственное место, где он никогда не говорит.

– Кто-нибудь еще знает об этом?

– Только ты. Не знаю, почему я рассказал… Может, слишком долго держал в себе. Да, наверное, так.

Алкоголь сегодня хреново справляется со своей задачей. Не приглушает тревогу, лишние мысли и не вызывает в сознании чувство легкости. Но то, что я выговорился, несколько сняло напряжение…

– Мде-е-е, – протягивает Святослав. – Ну, и как считаешь, ты – сумасшедший?

– Вопрос на миллион… Хотя, а как по-другому? Шизофрения? Явное психическое расстройство, но… Если не считать Голоса, то со мной все в порядке. Никаких других отклонений, симптомов и прочего… За пять лет ничего нового.

– Интересно получается, – Святослав хмыкает и, почесав бороду, достает из кармана пачку сигарет. – Может, это… покурим?

– На лоджии, – я киваю и, пошатываясь, встаю из-за стола.

Пол такой мягкий, неровный… Норовит выскользнуть, убежать из-под ног.

Святослав, тоже пошатываясь, идет за мной в комнату и останавливается на входе.

– Это скелет? – он прищуривает глаз.

– Боишься?

Она улыбается, немного с подозрением скалится, но в целом не против гостя.

– Просто… Зачем он тебе?

– А почему бы и нет? Ненастоящий он. Хорошая компания и замена Голосу, – я пытаюсь отшутиться, выхожу на лоджию и опираюсь на ее край. – Я свои покурю.

– Хозяин – барин.

С минуту мы стоим молча, выпуская классический серый дым. Неподалеку загорается неоновая вывеска «Клауд». Рабочие проверяют ее исправность… Новый магазин. Утром его двери откроются и примут поток жаждущих пополнить свои запасы.

Теперь прямо под носом.

– Ладно, откровение за откровение, – говорит Святослав и отстраненно смотрит в сторону восходящего солнца.

– Мне тогда было семь лет. Только-только исполнилось, и я на следующий день, второго сентября, окрыленный жаждой учиться и завести новых друзей, отправился на свой первый урок. Добрался до школы я быстро – жил неподалеку. Встретился по пути с одноклассником, с которым познакомились на «линейке», и мы вместе отыскали нужный кабинет. Как только я сел за парту, то почувствовал головокружение и тошноту, но списав это на волнение, ничего не сказал учительнице. К концу урока мне стало совсем плохо: затылок болел, в глазах мельтешило, стало невыносимо жарко, и рвоту уже невозможно было сдерживать. Мда… Меня стошнило на спину однокласснице. Девчачий визг, суматоха… Обидное прозвище после такого было гарантировано. Так я думал, не зная, что больше в школу не вернусь, по крайней мере, в эту. В медпункте я потерял сознание и очнулся только в больнице, но то, что увидел – напугало настолько, что снова отключился.

Святослав замолкает и, прищурив глаз, затягивается. Его лоб покрывается длинными, изогнутыми морщинами.

– Что увидел? – не выдерживаю я паузы.

– Если б я знал… Вообще – врача и медсестру. Но их лица, как бы так сказать… Не имели четкости… Они расплывались, рябили, дрожали. Врач-мужчина что-то записывал на бумагах и стоял почти впритык к моей койке, поэтому его я рассмотрел лучше. Его кожа меняла цвет от обычного до белого, как лист бумаги, глаза становились то больше, то меньше, уши заострялись и удлинялись… С лицом медсестры то же самое. Мне тогда было семь лет… – Святослав тяжело вздыхает. – Когда я очнулся и с криками начал отбиваться ото всех, говоря о монстрах, то, естественно, мне не поверили. Родители не приходили. Никто не приходил, кроме людей в халатах, которые задавали кучу вопросов, давали странные тесты… Камни приносили всякие, палки-веточки, даже птичьи кости, вроде бы один раз были… Мда… А через неделю мне сказали, что переведут в другое место, и якобы еще через неделю я увижу родителей. Но было одно условие – вести себя хорошо. Так-то я до того момента давал им жару.

Святослав смеется. От его смеха не веет ничем хорошим. Тоска от тяжелых воспоминаний наполняет его голос…

– Что я там говорил… А, точно. Давал я им жару. Да… Короче, перевели меня в какой-то «Центр восстановительного лечения», но там стало только хуже. Людей с изменяющимися лицами прибавилось. Из персонала, наверное, каждый третий был таким. После нескольких дней успокоительных и угроз, что родителей я больше не увижу, пришлось «вести себя хорошо». Мне тогда было семь лет…

В третий раз Святослав повторяет эту фразу. Но почему именно ее?

– Та неделя была невыносимой… В палате я находился один и боялся спать, потому что мерещились эти лица, бормотание за дверью, за стенами… Спал, наверное, всего часа по два в лучшем случае. Каждый день с утра и до вечера мне задавали какие-то вопросы, которых сейчас и не вспомню. Подсовывали все те же непонятные тесты, а на третий день я заметил, что все повторяется. Одни и те же люди, вопросы и тесты. Но сделать все, чего от меня хотели – не мог. Эти лица… Пугали до ужаса… В общем, через неделю заключения меня выписали. Улучшилось ли мое состояние? Объяснили ли что-либо мне? Держи карман шире! Нет… Но как только я переступил порог лечебницы, то обо всем забыл и считал, что четырнадцать дней находился в обычной больнице из-за чего, как думаешь? Аппендицит! До сих пор не знаю, как они это провернули… Даже шрам остался.

– А как ты вспомнил-то? – я выкидываю истлевшую до фильтра вторую сигарету, к которой так и не притронулся.

– Как? За рулем, спустя двадцать шесть лет. Двадцать шесть! Да… Любящая жена, прекрасный сын, квартира, хорошая работа… В Италию летали каждый год! Жизнь кипела, пока в аварию не попал. Да, тоже авария… Собака на дорогу выбежала, а я хотел маневр сделать. Не удался маневр… Колесом угодил в яму, а дальше не помню особо. Пришел в себя я в больнице, провалявшись без сознания два дня. Сотрясение, обе руки сломаны, весь в синяках, ссадинах… Минут двадцать я лежал в палате, пока ко мне не зашел врач, а его лицо… Догадался? Да! Искажалось, менялось. В ту же секунду хлынули воспоминания. Мне тогда было семь лет… Я отключился, но ночью сознание вернулось. Около двери на стуле сидел парень в халате, накинутом на плечи, и, скрестив на груди руки, спал. Его лицо… Искажалось. Да… Пришлось собраться с силами. До рассвета я копался в памяти, вытаскивая из нее события злополучного сентября. Мне тогда было семь лет…