— Вильям Стаффорд, неизменно к вашим услугам, мадемуазель Мария Буллен.

Ей было весьма досадно, что минутная беседа вывела ее из душевного равновесия, а особенно то, что Вильям Стаффорд видел, как поспешно покинул ее отец, словно тому не было никакого дела до собственной дочери. И все же отец похвалил ее внешний вид, и она твердо знала, что он горд ее участием в подобной церемонии государственной важности.

Пышность и торжественность этой церемонии вскоре заставили ее позабыть и о безразличии отца, и о насмешках Вильяма Стаффорда. Король, как никогда, напоминал древнего бога, и Мария, стоя на закрытом ширмой возвышении в углу помоста, могла, глядя поверх полного плеча королевы, любоваться его орлиным профилем. Король восседал на троне; украшенный серебром плащ с окантовкой из перьев цапли выгодно подчеркивал силу и мускулистость его тела, затянутого в золотистый шелк. Милостивым наклоном головы и взмахом руки он приветствовал англичан, которые предъявили официальные документы, подтверждавшие их полномочия, и звучной латынью зачитали заученные наизусть приветствия короля Английского. Когда они умолкли, Франциск вместе со своими советниками и троицей разряженных и увешанных драгоценностями дам спустился с королевского помоста и пошел к выходу по длинной дорожке пурпурного бархата; вдоль нее выстроились две сотни gendarmes, вскинувших в салюте на уровень лица позолоченные боевые топоры.

Мария дрожала от возбуждения. Она метнула исполненный гордости взгляд на отца и встретилась с его внимательными глазами, когда прошла рядом, по левую сторону шлейфа королевы Клод. Но ей с трудом удалось удержаться от гримасы неудовольствия, когда она поймала на себе внимательный взгляд этого грубияна Вильяма Стаффорда, который стоял совсем близко от послов короля Генриха.

Второй день визита английских послов продолжился чудесной феерией красоты, блеска и великолепия. Сразу после полудня, после торжественной, с соблюдением всех канонов, парадной мессы в хрустальном морозном воздухе разнеслось пение фанфар, звон, треск и стук — начался парадный турнир. Хотя Мария, как и другие фрейлины, не имела возможности присутствовать при этом увлекательном событии, о такой потере не приходилось сожалеть: всю середину дня они посвятили окончательной подгонке новых замечательных нарядов, привезенных из Флоренции, а также репетиции той роли, которую им предстояло играть вечером на банкете.

— Такого чудесного платья у меня никогда еще не было! — призналась Мария белолицей, светловолосой и голубоглазой, как и она сама, девушке, которую звали Эжени. — Королева говорила, что синьор да Винчи рисовал каждый наряд в отдельности, чтобы они сочетались с его декорациями к маскараду. Ах, как мне не терпится все это увидеть!

— Это будет необычайное зрелище! — отвечала малышка Эжени, вытягивая над головой руки, окутанные роскошным шелком. — Я не выношу стоять, пока меряют, подгоняют… Да, и знаешь, Мари, эти платья нам нужно будет взять с собой, а надевать их уже в Бастилии — негоже подавать королю сласти, когда на тебе помятая юбка. — Эжени рассмеялась и отвернулась, а Мария блестящими от волнения глазами вбирала нежные переливы красок по всей комнате: девушки, все светловолосые, в шелковых нарядах — кремовых, белых, светло-желтых, золотистых, и лишь кое-где среди них виднеются более скромные наряды белошвеек, которые собирали свои разбросанные повсюду принадлежности, собираясь уходить. Как хотелось Марии, чтобы сам король пришел поглядеть на отобранных фрейлин и чтобы его взор остановился на ней, как когда-то давно!

Она вздохнула и сбросила платье. Она была одной из трех девушек, одетых во все белое с золотом, лишь на оборках пышных атласных юбок — крошечные розовые бутоны из шелка. Ей сказали, что синьор да Винчи написал на эскизе этого платья, что оно предназначено для фрейлины-англичанки Буллейн. Мария улыбнулась этому знаку внимания: мастер не забыл девушку, которую спас некоторое время назад в парке Амбуаза.

Похожая на маленькую проворную птичку швея набила рукава платья ватином и поспешно удалилась, неся его на высоко поднятых руках. Мария вместе со всеми перешла к куаферам, специально приглашенным по такому случаю. Вскоре она обнаружила, что главный организатор этого сложного и изысканного зрелища прислал многочисленные рисунки куафюр, которые надлежит сделать каждой фрейлине. И на одном таком рисунке, тщательно выполненном, было изображено хорошо знакомое ей лицо, тогда как на остальных были лишь абрисы голов с локонами или высоко взбитыми прическами. Мария завороженно рассматривала набросок.

— Это ведь точно мое лицо! — выговорила она, задыхаясь.

— Похоже, мадемуазель Буллейн, что premier peintre du Roi именно вам предназначил эту прическу, — улыбнулся ей куафер. — Сидите, сидите! Надеюсь, я своим искусством не разочарую месье да Винчи.

Время летело как на крыльях, и у Марии от волнения кружилась голова. Их кареты подъезжали к массивному зданию дворца Бастилия за час до того, как прибудут члены королевской фамилии, послы и две с половиной сотни приглашенных гостей. Улица, ведущая к воротам Бастилии, напоминала скорее тропинку в густом лесу, оттого что все лавки и узкие дома с башенками были увиты и украшены распространяющими аромат ветками самшита, лавра и гирляндами цветов.

Фрейлин провели в переднюю, примыкающую к парадному двору, где должны скоро начаться банкет, танцы и маскарад. Когда они облачились в свои наряды, их придирчиво оглядел со всех сторон один из церемониймейстеров, после чего предоставил их самим себе, строго наказав не выглядывать, когда прибудут царственные особы, а также не садиться и не облокачиваться о стены. И они стояли бежевыми и желтенькими группами, весело переговаривались, предвкушая великое событие и нервно хихикая.

Но вот церемониймейстер вернулся, и вместе с ним — сам мастер fete du royale[58] Франциска, синьор Леонардо да Винчи. Он постарел, еще больше сгорбился, как заметила Мария, однако от его лица и фигуры исходила какая-то удивительная сила жизни. Девушки сразу же умолкли.

— Великолепно, великолепно, — проговорил старик нараспев, покачивая в такт словам гривой снежно-белых волос. — Все нимфы Олимпа, а с ними и Диана с Венерой.

Мария стояла слева от него, и он медленно приблизился к ней. Глаза у него были усталыми и сильно покраснели. Мария сделала реверанс.

— Стойте прямо, моя Диана, стойте прямо. Sì, линии платья и прически безукоризненны. Я знал, что они оттенят ваше лицо так, как я вижу его в своих мыслях. — В знак одобрения он сжал руки, покрытые синей сетью вен, а Мария улыбнулась ему благодарной и ласковой улыбкой. Старик понизил голос и повернулся спиной к церемониймейстеру, топтавшемуся неподалеку. — Хотите посмотреть остальные декорации к моему произведению, ля Буллейн?

— Конечно, хочу, синьор да Винчи! А можно?

— Разумеется. Кто запретит художнику поделиться своим замыслом с теми, кого он создал?

Он указал ей на выход, не обращая внимания на встревоженного распорядителя, который явно не желал выпускать из-под своего присмотра ни одну из уже одетых в костюмы подопечных. Двойные двери, ведшие на центральный двор замка, были распахнуты настежь, и стоило им войти, как у Марии захватило дух. Вокруг царило волшебство. Посреди холодного декабрьского дня он создал сады, напоминающие Гевер или Амбуаз. Над ними раскинулся полог ясной звездной ночи, на синем бархате неба над головой дрожали золотые звездочки светил. От радостного изумления у Марии на глаза навернулись слезы.