романов – все это претило Аме.

И вот теперь она трясется в магически преобразованном фургоне, запряженном черными исчадиями ада, в компании малознакомых людей и несется навстречу неизвестности. Будущее из четкой картины превратилось в мазню цветных пятен. Чем дальше, тем больше путались мысли, и лишь изредка их сменяли периоды полного безразличия к происходящему. Подумаешь, она убегает от неизвестной угрозы! Подумаешь, Корпорация превратилась из родного дома во врага! Подумаешь, им надо проехать через Большой Испытательный Полигон и остаться в живых! Мелочи какие!

Безразличие сменялось злостью, та – бессильной яростью, а на ее место вновь приходила жалость к себе. Гадкое, липкое чувство, больше подходящее нытикам и хлюпикам, а не ей самой. Ама пыталась храбриться, но хватало ее ненадолго. Вот бы отвлечься, поговорить с кем-нибудь, но Ли ушла на Лицевую, Джарвин вновь вернулся к рабочему столу и пропадал там который час, а Старец с Илем, честно говоря, все еще ее пугали. Вот и сидела Ама совсем одна в своей несуществующей комнатке, предаваясь грусти и унынию. Ну почему Лианелла ушла так быстро?

А ведь из-за нее все и началось. И не только в этот раз, нет. Сама мечта Амы стать стиллером родилась под воздействием Ли. Конечно, они тогда даже не были знакомы, но кто же не знал лучшего молодого стиллера? Успехи Лианеллы так впечатляли и столь широко освещались Корпорацией, что тогда целый поток желающих хлынул в профессию. Из странных и пугающих созданий стиллеры как по волшебству превратились в загадочных и крутых персонажей. Их вдруг стали едва ли не боготворить, хотя изнаночникам претила идея бога как таковая. А уж среди новых небожителей Лианелла была идолом, она стала настоящей легендой после операции «Энергия», которая перевернула изнаночный мир с ног на голову!

И вот вам пожалуйста. Легенда вынуждена бежать и петлять, как заяц на охоте. И Ама – вместе с ней. По сравнению с Лицевым собственный мир всегда казался Аме более бездушным и диким, но сейчас – особенно. Она пыталась найти разумное объяснение происходящему, но никак не могла. От чувства собственной беспомощности Ама крепко обняла сумку, которую на прощание дала ей мама. Мама… доведется ли им еще увидеться?

На глаза навернулись слезы. Ама не хотела плакать и ни в коем случае не собиралась этого делать, но голова безвольно опустилась на сумку, и слезы сами потекли тонкими струйками по щекам. Вероятно, вскоре пучина меланхолии совсем поглотила бы девочку, но в сумке вдруг что-то начало жужжать и трястись, так что к Аме сразу вернулось ее любопытство – лучшее лекарство от тоски.

Чтобы найти источник жужжания, пришлось хорошенько покопаться в сумке, где, казалось, пространство было так же расширено, как и в фургоне. Может, так и было. Усилия не прошли даром, вскоре Ама нащупала что-то маленькое и холодное.

– Переговорный медальон! – обрадовалась она, увидев находку, и поспешила открыть маленькую крышку, чтобы установить связь.

Из медальона полилось слабое голубое свечение, а в воздухе появился тонкий аромат лаванды. Жужжание перестало, и Ама услышала встревоженный голос матери:

– Ама! Ама, ты слышишь?

– Мама? Это ты?

– Да, девочка моя, это я! Как ты там? Удалось выбраться из города?

– Да, мам, удалось. Мы сейчас подъезжаем…

– Не говори! – резко перебила ее мама. – Ни в коем случае не говори, где ты. Я не должна знать.

От слов матери страх прострелил все тело Амы. Это что же должно стрястись, чтобы мама даже слышать не хотела, куда отправляется ее дочь? Ее что, могут пытать? Одна только мысль уже вызывала дурноту, так что Ама постаралась как можно скорее отбросить подобные догадки и сменить тему:

– Мам, что происходит? Ты можешь объяснить, почему мне пришлось уехать? Что мне делать дальше? Мам, я ничего не понимаю!

– Тише, тише, Ама. Я знаю, тебе сейчас нелегко, но ты должна понять, что побег был необходим. Неизвестно, что бы с тобой сделала Корпорация.

– О чем ты, мам? Ты говорила, я была в каком-то списке?

– Да, у них есть список стиллеров при исполнении для обработки, что бы это ни значило. Там пока всего три имени, включая твое. Но один мальчик уже пропал утром того дня, когда я попросила тебя бежать.

– Но почему? Зачем мы им нужны?

– Я не знаю. Пока что не знаю, но, клянусь, обязательно выясню. Моего уровня допуска не хватает для этой информации, все держится в секрете, но я непременно найду способ что-нибудь разузнать. А пока что ты просто будь рядом с теми, кто тебя приютил. Седвик сказал, они достойные люди. Я буду на связи.

– И мы сможем еще увидеться?

– Ну конечно, малышка! Все рано или поздно уладится, а если даже и нет – мы найдем выход. Только ты пока что постарайся сама меня не вызывать, никогда не знаешь, кто окажется рядом.

– А если что-то срочное?

– Тогда, конечно, вызывай. Но только в крайней ситуации, поняла?

– Хорошо, мам.

– Вот и славненько. А сейчас мне пора бежать. Люблю тебя, девочка моя!

– И я тебя люблю!

Голубое свечение медальона погасло, и Ама вновь осталась одна. Только теперь она уже не чувствовала себя одинокой и такой потерянной. Все будет хорошо. Они со всем справятся, и Ама снова увидит родных. Может, вся эта история – одно больше недоразумение, и потом все станет как раньше? Аме хотелось в это верить. И сейчас, быть может, для нее эта вера была единственной опорой, которая удерживала ее голову в гордо поднятом положении. Все наладится. Девочка так приободрилась, что даже решила выйти в основное помещение фургона.

Когда, крадучись по привычке, она вышла из комнаты, то застала мужчин за горячим спором. Они шумели и так перебивали друг друга, что даже обрывки их речи не удавалось разобрать, но, как только Иль заметил Аму, воцарилась звенящая тишина. Неужели они спорили о ней? Иначе чего ради им так резко замолкать?

Градус настроения вновь пополз вниз, к отметке «отвратительно». Под пристальными взглядами Ама прошла к дивану – тому самому, с дурным характером – и присела на самый краешек. Бархатное чудище взбрыкнуло, но не с целью столкнуть ее на пол, а, напротив, чтобы поглубже усадить скромную гостью. Ама громко ойкнула и свалилась на диван так резко, что ноги на мгновение задрались выше головы. Стыд-то какой! Джарвин рассмеялся искристым заливистым смехом. Ама не удержалась и присоединилась к нему, хотя ее щеки до сих пор не покинул румянец смущения. Лица старших мужчин расплылись в улыбках. Атмосфера в комнате