Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажи, что ты делала без меня?
— Да разве я была без тебя? Всего-то один день…
— Пусть один. Так что?
— Ничего особенного, так, пустяки…
— А все-таки?
— Я… Я была у Ч.
— Ты — что?!!!
— Я… понимаешь, я не была уверена, что ты вернешься. И он вдруг позвонил. Неожиданно…
— Саша, повтори. Повтори, что ты сказала. Что ты сейчас сказала, ну…
— Как что? Правду. Я всегда говорю только правду, тогда не запутаешься.
— Дальше.
— Ты хочешь спросить, спала ли я с ним? А зачем? Зачем тебе это знать? Разве это что-то изменит? Гораздо важнее другое…
— Что же, по-твоему, важнее? Ну!
— Важнее — хочу ли я встретиться с ним снова…
— А ты — хочешь?
— Нет, — она замотала головой. — Нет, не хочу. Уже не хочу. Теперь — не хочу.
— Ага. Теперь-ты-не-хочешь… — цежу я сквозь зубы.
— Да. Мы с ним не виделись почти полгода. И мне… Мне плохо было без него. Как без руки…
— Без руки…
— Да, без руки. А ты не понимаешь. Ты совсем ничего не понимаешь! — и она бросается лицом в подушку и — плачет, плачет…
…Кинжал теплый. Он согревает мне ладонь и успокаивает сердце. Я в чем мать родила стою у окна, а за моей спиной, уткнувшись в подушку, лежит Сашенька и всхлипывает. Потом вдруг она оказывается рядом, я протягиваю к ней руку и пропускаю сквозь пальцы ее золотистые, шелковые пряди… Тяну, тяну еще сильнее. Я смотрю в ее запрокинутое лицо и знаю, ей больно… Но там, в глубине ее глаз, на самом дне, бьется беспомощно, как птенец: убей меня… ну убей меня, только люби — всегда…
Как я ее ударил — не помню. Зато помню, очень хорошо помню, что почувствовал после. Покой снизошел на меня. Потому что в ту самую секунду она стала моей — вся. Целиком.
Как-то я ее спросил:
— Скажи, а зачем ты мне тогда соврала?
— Когда?
— Ну, будто встречалась с Ч.?
— А как ты догадался?
— Не важно. Догадался и все. Так зачем?
— Чтобы ты наконец ударил меня.
— А по правде?
— Так я по правде. Понимаешь, я не хотела тебя — друга, любовника. Я хотела тебя — хозяина.
— Значит, я понял правильно. Но ты сумасшедшая. Мы оба — сумасшедшие.
— Пусть. Но тебе со мной хорошо. А цена… цена есть у всего на свете.
Она смотрит на меня тихо и радостно, и лишь на самом дне ее глаз — то самое превосходство наизнанку.
Иногда она исчезает. Всего на полдня, нечасто, несколько раз в год. Моя Сашенька, моя покорная и улыбчивая девочка, моя жена, моя любовь. Просто пройтись по магазинам, посидеть в кафе, поболтать с подругой. Она возвращается, и я не могу поймать ее взгляд, он обращен вовнутрь, в себя, и так… прозрачен. И совсем как тогда, миллион лет назад, в самом начале, мое сердце вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню: бу-бум, бу-бум, бу-бум… Потом я ухожу к себе в кабинет, отпираю ящик письменного стола, открываю его и смотрю на лежащий поверх всего старый кинжал — очень красивый и очень острый. Просто смотрю. И сердце постепенно успокаивается и начинает тихо-тихо петь, и я слышу ее, ту самую голубую ноту. А что же еще может это измученное сердце, которое всего-навсего мышца, как говорил профессор судебной медицины Ч. — самая незначительная фигура моего рассказа.