Машка отчего-то обижается. Отворачивается, пальцем ковыряется в лампочках. Хочу сделать замечание, что негоже прапорщикам в чужой технике пальцы пачкать, но раз обида, значит, взаимная.

Любуюсь восходящим солнцем. На время даже забываю о неприятностях, в том числе о том, что в самолете летит с нами подозрительный товарищ, умело прятавшийся до сих пор.

Раздается легкий хруст. Отрываюсь от созерцания горизонта. Баобабова задумчиво рассматривает палец.

— Лесик. — Первыми обычно не выдерживают молчания женщины. Наукой доказано и перепроверено на практике. — Что говорит теория вероятности по поводу того, сколько в самолете должно быть дерева?

— При чем здесь теория?

— Я по-хорошему пока спрашиваю. — Машка воркует, как на свидание приглашает. — Сколько в этом самолете дерева?

Дурацкий вопрос от недалекого прапорщика.

— Процентов десять. Навскидку, конечно. Я в самолетах не разбираюсь.

— Нет, Лесик. — Напарница хитро улыбается, словно знает огромную государственную тайну. Тычет в мой нос пальцем. — Девяносто девять процентов. На этом дурацком самолете девяносто девять процентов дерева и ни грамма железа.

Скромные познания в самолетостроении подсказывают, что Баобабова не права. Это раньше, может, из досок строили, а сейчас больше из металла.

Машка, продолжая хмыкать, вытаскивает тот самый пистолет, в дуло которого недавно пялилась.

— Только вот давай без этого, — прошу я.

Но Баобабова не думает останавливаться. Направляет личное оружие на панель управления “Ту” и, не моргнув глазом, стреляет.

— Ты что!.. — пытаюсь вырвать пистолет из рук напарницы. — Сейчас здесь все взлетит к чертовой матери!

— А мы и так летим. — Мстительность Машки не знает границ. Крепкой, недрогнувшей под моим бешеным натиском рукой стреляет еще раз. — И никуда не денемся.

Ничто не взрывается. Ничто не искрит. И полет продолжается в заданном режиме. Только сквозь простреленное отверстие упругой струйкой врывается в кабину забортный воздух.

— Лесик, этот самолет сделан полностью из дерева! Я его пальцем только что проткнула. Из дерева! Понимаешь! Он ведь с самого начала подозрительным показался. Неестественным. А оказалось все так просто. — Машка, когда истерично смеется, становится дико обворожительной. — Чудо строительной техники! Ни одного гвоздя! Чуть-чуть бумаги, кожи и пластика. Все остальное — сосна, береза и дуб. Сам посмотри.

Баобабова резко бьет кулаком по приборам. Слышен треск и хруст фанеры. Приборная панель раскалывается, оголяя внутренности.

Там, где должны были находиться провода, электронные внутренности и другие присущие кабине детали, пустота. Ничего, кроме ровного слоя опилок, забытой двуручной пилы и пустой бутылки из-под газированной воды “Колокольчик”.

— А я скажу даже больше! — Машка еле-еле переводит дыхание, с трудом справляясь с легкими. — Кресла деревянные, крылья деревянные, баки топливные наверняка из бумаги склеены, а вместо двигателей бревна отесанные! Потому и тишина такая мертвая. Чему работать, если нет ничего? А, Лесик?

Лесик, то есть я, в это время старательно прочесывает кабину, отдирает фанеру, выламывает рычаги, расковыривает кнопки, пытаясь найти хоть что-то, что напоминало бы человеческий самолет в полном смысле этого слова.

Меня колотит. Под фанерой нахожу лишь гирлянду лампочек и аккумулятор от мотоцикла. Все не настоящее.

— Убедился? — Машка ковыряется в зубах тумблером выпуска шасси. — Хороший сюрприз, правда? Хоть бери гирлянду и вешайся. Ты еще не понял? Мы не на самолете, мы на деревянном гробу летим.

Баобабова вытаскивает сигарету. На зажигалке китайского производства появляется живое маленькое пламя.

— Потерпела бы с куревом?! — Во-первых, дым мешает мне думать, а во-вторых, мы как в спичечном коробке. Достаточно одной искры, чтобы все вспыхнуло. Даже прапорщики должны это понимать.

Машка понимает, горестно вздыхает и прячет зажигательные принадлежности. Она никогда не мешает мне думать. Особенно вслух.

— Что мы имеем на данный, отвратительный момент времени? — спрашиваю сам себя и сам себе пытаюсь ответить: — Деревянный самолет. На первый взгляд вполне добротно сработанный. Как ты сказала? Планер?

— Гроб.

— Правильно. Планер. Обыкновенный планер в форме самолета. Это полностью объясняет двухнедельный полет без дозаправки. Планеры и не на такое способны. Точно! Вопрос два. Как мы могли управлять самолетом, если он теоретически неуправляем?

— Я думаю…

— Резкие порывы ветра и восходящие над нагретым солнцем аэродромом потоки воздуха. Это они создали полную иллюзию высокоманевренного самолета. И, надо признать, летные качества планера достойны самых высоких оценок. Чего только стоит вертикальный взлет и вертикальный уход от ракеты перехватчика. Это не просто случайность. Случайностей не бывает. Это точный расчет.

— Кого? — вставляет резонный вопрос Мария.

— Не торопи. Виновных всегда найти проще. Что у нас третьим вопросом?

— Песнопение и мужик.

— Верно! Песнопение. И человек с кобылой. И я даже знаю, отчего произошло сие явление. Во всем, Маша, виновата природа и не слишком качественная сборка самолета-планера под маркой такой знаменитой фирмы, как “Ту”. Ночной холодный воздух, проникая в неплотно пригнанные доски обшивки, что делает? Издает характерные звуки в виде скрипа, писка и воя. А дядька нам коллективно привиделся. Как тебе теория?

Машка от подступившего волнения энергично разминает шею. Значит, моя теория ее устраивает.

— Кто слушал ночные сквозняки в непроглядную ночь, тот с нами согласится. Отвратительные, давящие на психику звуки и видения. Теперь я хочу задать тебе вопрос, как специалисту в психоаналитике.

— Не томи, Лесик.

— Вопрос. Ребром. Кто выстругал самолет? Зачем?

— Ну… — Баобабова эмоционально крутит пальцами, не справляясь с заданием. Плохо слушала теткины рассказы.

— Я тебе отвечу. Ни одно преступное сообщество не способно столь качественно, столь любовно произвести столярные работы. Вспомним, Маша, у нас не возникло даже тени сомнения в том, что самолет настоящий.

— Может, дело касается национальной безопасности? — предполагает Баобабова, знающая не понаслышке, что такое национальная безопасность.

— В шпионов хочется поиграть? Почему ты всегда на оболочку смотришь, а глубины не замечаешь?

— Слушай, Лесик. Как прапорщик умоляю. Я тебе во всем верю. Об одном только прошу, посади эту дуру как можно скорее. Перехватчики обратно прилететь могут. И генерал не успокоится, пока с самолетом не разберется. Короче, сажай ящик, пока я не психанула.

Обидны мне такие слова Машки. Я ей о высоком, о фактах и бескрайнем небе. А она об окончании рабочего дня.