отца не беспокоят ваши приятельские отношения с господами Рихтером и Гофманом? Почему он не имеет ничего против них? Вы, похоже, дружите с ними тоже, но мало встречаетесь вне школы… Они редко приходят сюда и почти не звонят… Такие отношения ничем не угрожают ему. Но господин Пирэ — совсем другое дело. Он пригласил вас в Турцию на все каникулы — это для советника уже слишком. Понимаете, господин Вики, — камердинер чуть усмехнулся, — я думаю, он искал случая, подстерегал повод запретить поездку. Мне кажется, он вчера был рад, что вы вернулись поздно. Мне кажется… — камердинер умолк, потому что в холле послышались шаги, но так как там могла проходить только Бетти, снова заговорил: —…что ваш отец против путешествия и дружбы с господином Пирэ еще по какой-то личной причине. Может быть, это у него связано с чем-то личным, воспоминаниями юности. Так бывает, господин Вики. Если кого-то в молодости укусит змея, — продолжал с усмешкой камердинер, — он всю жизнь следит, чтобы дети его не гуляли на солнце по каменистым вересковым урочищам. Если кто-то в молодости проигрывал в шахматы, ему не хочется, чтобы этой игрой увлекались его дети. Ваш отец никогда не любил уступать, но когда-то он вынужден был уступить, спасовать — кто знает, может быть, в дружбе, путешествии или в чем другом… Не знаю, в чем, но ему пришлось потерпеть поражение — не сердитесь, но голову даю на отсечение, что по своей вине… Но у него всегда виноваты другие или же обстоятельства. И если что-нибудь подобное произошло — а я уверен, так оно и было, — не смирился и не забыл. И, по всей вероятности, что-то с ним стряслось в вашем примерно возрасте. Он хочет, удержав вас в своих руках, взять реванш за проигрыш, который постиг его. Не имею ни малейшего представления, что случилось с ним, возможно, это связано еще со Студенческим союзом, в таком случае все известно господину Зайбту или господину Растеру, но все равно: тут важна сама схема события. И если я прав, то уже давным-давно господин советник почувствовал отвращение к близкой дружбе и научился холодности и суровости. Или наоборот: он отроду был человеком жестким и холодным и поэтому не мог ни с кем подружиться по-настоящему. И не желает, чтобы и вас связывала с кем-то тесная, сердечная дружба. Так же точно он обращался с вашим братом. — Помолчав, камердинер добавил: — Кое в чем он выиграл благодаря своему характеру: в полицейской карьере.

— Но почему должен расплачиваться я, как мне все это выносить? Из-за него у меня все время какая-то усталость и голова болит. И не только голова — все болит. Но вчерашнее его выступление — это уже чересчур! Я звонил утром Барри, он успокоил меня немного. Посмотрите, что он мне подарил — золотые часы. Он никогда не купил бы мне ничего подобного.

Камердинер наклонился и стал рассматривать часы на руке Вики.

— Прекрасные часы и, заметьте, очень дорогие. Особенно хорош браслет. Он знает?

— Я сам ему показал, он бы все равно увидел. Заявил мне черт знает что — я, мол, не имею права принимать такие подарки.

— Ему неприятно, — заметил камердинер, — что часы подарил не он, а ваш лучший друг. Ему друзья не дарили подарков, и девушки, наверно, не дарили. Вот он и рассердился еще больше. Что касается запрета…

— Я считаю, — Вики резко вскочил с кресла и распрямился, будто пытался сбросить с себя какой-то груз, — что он посягнул на мою свободу. Он ни во что не ставит мою жизнь, вмешивается в нее так грубо…

Вики побледнел, приложил руку ко лбу — голова раскалывалась. Камердинер спокойно смотрел в окно, за которым тихо падал снег, но лицо его еще больше окаменело. Он успокаивающе махнул рукой, предлагая Вики снова сесть.

— Наберитесь терпения, иначе нервы не выдержат. Знайте: придет и ваш час, как пришел час вашего брата.

— Когда еще, — протянул Вики, — я ведь так просто не могу уехать — а как же Барри? И в Турции хочется побывать. Если он не уступит, перееду к Пирэ. У них вилла огромная, найдется для меня комната. Вот что бы он, интересно, сделал, если бы я ушел из дома к Пирэ?

— Не самый лучший выход, — камердинер неодобрительно покачал головой, — он явился бы за вами и устроил грандиозный скандал.

— А если он сам выгонит меня? — предположил Вики с торжествующим смешком, как человек, которого внезапно осенила замечательная идея. — Что тогда?

Тут и камердинер не удержался от улыбки.

— Здравая мысль. К тому же вы сами пришли к ней, без подсказки. — И он с плутовским испугом огляделся по сторонам, хотя их могли подслушать разве что привидения. — В таком случае, если бы вы ушли к господам Пирэ, он смог бы явиться за вами только с повинной головой. Ваше преимущество в том, что ваш отец невластен применить к вам никаких санкций. Он вправе приказывать вам, запрещать, но за непослушание может покарать только угрозами. Вот он запретил поездку в Турцию, но если вы поедете, не подаст же он на вас в суд. — Камердинер наклонился к Вики и перешел на шепот: — Он и из дому вас никогда не выгонит. Представляете, что начнется, если людям станет известно, что главный советник криминальной полиции выгнал из дому сына? Уход вашего брата еще как-то удалось замять, господин Март закончил университет и нашел себе работу в другом городе. Но вы-то — другое дело, вы еще учитесь. — Вики слушал, не пропуская ни слова, головная боль сразу прошла. — Знаете, господин Вики, есть запреты, которые надо уважать, на них держатся хорошие законы. Нельзя предавать, лгать, воровать, совершать клятвопреступления, нельзя посягать на чужую жизнь… хотя о посягательстве на чужую душу — об этом в законах не пишется… Вот поджоги делать нельзя, а в душу наплевать — пожалуйста… Бывают и неправильные запреты, вы и сами знаете. И если, следуя им, вы нанесете ущерб здоровью или душе человека, такие запреты уважать нельзя. Дурными бывают иные приказы, дурными могут быть и запреты. Что, просмотрели папки или еще почитаете?

…Ближе к полудню Вики охватила тоска. А тут еще эта постоянная усталость… Он лёг. Некоторое время лежал на тахте, закинув руки за голову, глядя в потолок и время от времени на свои замечательные золотые часы. В голове всплывали всякие сведения, вычитанные из документов об убийствах. Вспомнилось предложение Гофмана походить по захудалым пивным. Чего он никак не мог понять,