Вследствие этого в человеческих обществах поведение индивида гибкое и универсальное, а большая часть специфики общества заключена в его культуре. Человеческие общества даже близко не подошли по разнообразию к муравьиным, поскольку у эволюции было всего 50 000 лет на формирование популяций современных людей — сравните со 100 млн лет эволюции муравьев.

Еще одно большое отличие заключается в том, что среди людей индивиды, как правило, могут свободно перемещаться из одного сообщества в другое. Муравьи убьют муравьев другого вида или даже представителей собственного вида, принадлежащих соседней колонии. Если не считать рабства, — некоторые виды муравьев обращают в рабство другие виды — муравьиные сообщества не смешиваются друг с другом. Институты в муравьиных сообществах почти полностью определяются генетикой, а влияние культуры незначительно или отсутствует совсем. Невозможно обучением заставить воинственных муравьев–кочевников перестать мигрировать и перейти к мирному земледелию, как у муравьев–листорезов. В человеческих сообществах институты по большей части культурные, и в них, вероятно, присутствует лишь небольшой генетический компонент, определяющий социальное поведение каждого сообщества. Но благодаря новым данным исследований человеческого генома социальное поведение все в большей степени рассматривается как неотъемлемая часть системы и в своем эволюционном разнообразии оказывается основой различий человеческих сообществ.

Нет, однако, ни малейшего сомнения, что различные расы при внимательном сравнении и измерении весьма отличаются одна от другой… Расы отличаются, кроме того, по телосложению, способности к акклиматизации и наклонности к различным болезням. Их духовная сторона представляет тоже много различий, главным образом, как кажется, в эмоциональном отношении, но также и по умственным способностям.

Чарльз Дарвин [1]

В результате независимой, но во многом параллельной эволюции популяций на каждом континенте человеческий вид разделился на расы. Однако исследовать эволюционный процесс оказывается нелегко, если на тему рас налагается табу или их существование полностью отрицается.

В целях безопасности многие ученые делают реверансы в сторону представления о мультикультурализме, намекая, что человеческих рас не существует. «Раса: научный миф и его развенчание» (Race? Debunking a Scientific Myth) — таково название недавно вышедшей книги, написанной двумя специалистами по физической антропологии; правда, текст ее не столь конкретен [2]. «Концепция расы не имеет генетических или научных обоснований» [3], — пишет Крейг Вентер, который чуть ли не первым расшифровал человеческий геном, но, насколько известно, не является специалистом в области популяционной генетики.

По мнению Джареда Даймонда, только те, кто способен считать Землю плоской, верят в то, что человеческие расы существуют. «Реальность человеческих рас — еще одна расхожая “истина”, которой суждено кануть в Лету вслед за плоской Землей», — заявляет он [4]. Для примера более изощренной позиции разберем следующее утверждение, которое, казалось бы, говорит о том же: «Становится все очевиднее, что нет никакой научной основы для определения границ этнической или расовой принадлежности», — пишет Фрэнсис Коллинз, руководитель проекта «Геном человека», в обзоре его результатов [5]. Такие формулировки обычно используются биологами, чтобы дать понять, что они разделяют общепринятую в политике точку зрения о несуществовании рас. Однако на деле это лишь словесные уловки. Если между расами появляется четкая граница, она разделяет уже не расы, а отдельные виды. То есть заявление, что между расами нет четких границ, равноценно тому, что не бывает квадратных кругов.

Немногие биологи начали соглашаться, что человеческие расы существуют, но спешат подчеркнуть, что этот факт не слишком много значит. Расы существуют, но значение их «невелико», говорит эволюционный биолог Джерри Койн [6]. Какая досада: природа устроила настолько масштабный 50-тысячелетний эволюционный эксперимент, создав интереснейшие вариации на тему человека, и все только для того, чтобы эволюционные биологи выразили разочарование ее усилиями.

Из высказываний биологов, умышленно запутывающих расовый вопрос, социологи сделали некорректный вывод, что у расы нет биологической основы, и все больше предпочитают считать расы всего лишь социальным конструктом. Как же мир академической науки умудрился дойти до столь далекого от реальности и фактов взгляда на расы?

Политически мотивированный перекос научных взглядов можно проследить вплоть до последовательной кампании, начатой в 1950‑х гг. антропологом Эшли Монтегю, желавшим табуировать слово «раса», по крайней мере в отношении людей. Монтегю был евреем и вырос в лондонском районе Ист–Энд, где сталкивался с весьма ощутимым антисемитизмом. Он специализировался на социальной антропологии в Лондоне и Нью–Йорке, где учился у Франца Боаса, сторонника расового равенства и представления, что человеческое поведение определяется исключительно культурой. Монтегю начал продвигать идеи Боаса с большим рвением, чем их автор. Он фанатично считал идею расы порочной. «Раса — это ведьмовство, демонология нашего времени, средство, которым мы заклинаем и изгоняем воображаемые демонические силы вокруг нас, — писал он. — Это современный миф, самый опасный миф человечества, первородный грех Америки» [7].

В послевоенные годы, когда ужасы холокоста давили на умы людей, взгляды Монтегю получили широкое признание. Особенно заметно они проявились в Декларации о расе ЮНЕСКО, впервые увидевшей свет в 1950 г. и имевшей большое значение. В работе над ее проектом участвовал сам Монтегю. Он полагал, что империализм, расизм и антисемитизм основываются на идее расы и их можно пошатнуть и разрушить, доказав, что рас не существует. Как бы ни были симпатичны мотивы Монтегю, но все же думать, будто зло можно уничтожить, запретив слова, на которых строятся его концепции, — это большое упрощение. Однако целью Монтегю было устранение слова, и он добился в этом поразительного успеха.

«Само слово “раса” — расистское», — писал он в своей книге «Самый опасный миф человека: ложность расы» (Man’s Most Dangerous Myth: The Fallacy of Race) [8]. Многие ученые, хорошо разбиравшиеся в человеческих расах, перестали пользоваться этим термином из опасения навлечь на себя обвинения в расизме. В опросе, проведенном в 1987 г., 50% специалистов по физической антропологии (исследователей, имеющих дело с человеческими костями)9 согласились с тем, что человеческие расы существуют, а среди социальных антропологов (имеющих дело с людьми) — только 29%.

Физические антропологи, лучше всех знакомые с расами, проводят, по сути, судебно–медицинские экспертизы. Человеческие черепа по форме делятся на три отчетливых типа, отражающих степень наследования их обладателями признаков трех основных рас: европеоидной, восточноазиатской и африканской. У африканских черепов более округлые глазницы и носовая полость, челюсти сильнее выдаются вперед, а у представителей европеоидной и восточноазиатской рас лица больше уплощенные. У европеоидов черепа удлиненные, с крупной нижнечелюстной костью и грушевидным носовым отверстием. Восточноазиатские черепа обычно короткие и округлые, с широкими скуловыми костями. Есть и другие особенности, характерные для трех типов черепов. Как это часто случается, нет одной–единственной черты, которой достаточно, чтобы отнести череп к конкретному расовому типу, скорее каждый признак более широко распространен у представителей одной расы, чем у других, и комбинация этих черт как раз и дает возможность идентификации.