Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По прошествии минуты навалившийся приступ тошноты ослаб, и мне удалось заглотнуть порцию воздуха, привалившись спиной к стеклянной перегородке душа. До меня доносились удары собственного сердца, напоминавшие лёгкие постукивания кулаком по груди и свист, возникающий при очередном глубоком вздохе. Холодный кафельный пол неприятно лелеял босые ступни, так как в спешке мои тапочки остались у кровати.
«Что же это выходит? Роман был прав с самого начала, обвинив Викторию?» – мысленно спрашивал я сам себя, закрыв глаза и стараясь восстановить дыхание в привычном ритме.
«Да, – отвечал окончательно убеждённый разум, – она, в самом деле, убила его. Ты собственными ушами… и глазами убедился в этом. И сам прекрасно знаешь что это означает».
«У меня есть доказательства».
«Верно. У тебя есть доказательства… Доказательства, чтобы не сомневаться в правильности уже выбранного поступка».
«Но я не убийца!»
«Всё верно. Убийцей зовётся человек совершивший преступление, а кровавая месть – это не преступление. Это – твой долг».
Мой долг…
В этот момент мой смартфон, лежащий на тумбочки, зазвонил.
Не отдавая себе отчёта в действиях и не сразу поняв, что делаю, я поднялся с кафельного пола и медленно двинулся обратно в спальню. Смартфон покоился на дальней тумбочке, вблизи занавешенного окна и ярким прямоугольником полыхал в ночи. Если б кто-нибудь в этот момент подошёл ко мне и спросил, кому же пришла в голову идея звонить посреди ночи, я бы без любого замедления назвал имя абонента. И будьте уверены – правда была бы за мной, потому что некая часть меня была заранее осведомлена. Она знала о неминуемом приближении этого момента, словно читатель, догадывающийся о концовки книги, прочитавший её наполовину и уловивший основную суть, передаваемую писателем через описанные события и характеры взаимодействующих друг с другом персонажей.
Оказавшись у тумбочки, я взял вибрирующий смартфон в руку и… услышал тихий, умирающий голос разума. Некогда звучный, громкий, слегка властный, но самое главное – добрый позыв, ещё вчера рекомендовавший унять злобный пыл, сейчас слышался предсмертным шёпотом, будто шелестом давно опавших с клёна листьев, искупавшихся в холодном октябрьском дожде, а после – в лучах убывавшего солнца, терявшего теплоту своего сияния. Голос старался изо всех сил, старался в последний раз донести светлую мысль, прежде чем навсегда умолкнуть в глубинах сознания: «Действительно ли ты хочешь пойти на это?».
Ответом на вопрос послужил опустившийся на кнопку принятия вызова большой палец правой руки – слегка трясущийся. Поднося телефон к уху, я вновь успел заметить фотографию Романа. Только теперь она не вызывала во мне страха.
– Да? – произнёс я, присаживаясь на край кровати.
На том конце послышался не громкий протяжный смех, каким смеялся Фредди Крюгер, явивший свой обгорелый лик Тине Грей, проснуться которой не представлялось возможным. Не сразу мне удалось угадать его обладателя, потому что такое низкое звучание не свойственно было Роману. Однако это всё-таки был он, и впоследствии я убедился в своей правоте, услышав чётко проговариваемые слова, напомнившие мне дыхание сквозняка, вырывавшегося из тёмного, заброшенного чёрт знает сколько времени назад кирпичного здания. Холодный и сырой поток воздуха, так ясно представившегося в голове, что я мимолётно почувствовал его неприятное прикосновение.
– И снова здравствуй, – прохрипел Роман. Его голос значительно огрубел по сравнению с вчерашним звонком. – Я так рад услышать тебя.
«Он знает, – догадался я, – каким-то невероятным образом знает о разговоре с Зубциным». Неожиданно перед моим мысленным взором снова возникла плоская тень, какую приходилось видеть мне несколько раз за прошедший день. Уж не принадлежала ли она Роману? Предположение конечно глупое, но несколько иголочек страха лёгонько прошлись вдоль моего позвоночника. И что-то подсказывало, что если б в эту самую секунду, не отрывая смартфон от уха, я обернулся бы назад, то обязательно вновь встретился бы с ней благодаря исходившему из распахнутого дверного проёма белому свету.
– Как прошёл твой день? – услышал я вопрос Романа. – Тебе удалось достать необходимые для отрезвления твоей неподатливой стороны характера доказательства моего убийства? – лишь произнёсённое сошло с его губ, как он тут же залился смехом. Наверняка так же смеются пятидесятилетние прокуренные старики, зажав между пожелтевших от никотина зубов очередной свёрток табака.
– Да… они у меня, – говорил я тихо, словно боясь услышать собственный голос, звучащий как печальное оправдание провинившегося мальчишки. Против своей же воли, видимо предчувствуя последовавший в любом случае вопрос, я добавил: – Анализ, проведенный патологоанатомом, показал содержание яда в твоей крови.
– Отравила, – просипел Роман, то ли довольно, то ли чересчур злобно. – Что-то такое я и предполагал… Решила избавиться от меня по-чистому, не пачкая руки в крови, – говорил он сам с собой. – Ты не знаешь, почему она решилась на столь отчаянный шаг?
– Нет, – тут же ответил я, пытаясь выдумать причину. К сожалению, ничего конкретного в голове так и не появилось.
– Дело всё в деньгах – в этом грязном капиталистическом мусоре. Ей необходимо было лишь богатство, какое я не мог позволить своими текстами. Похоже, поняв это по пришествию двенадцати лет, она горько пожалела о совместной жизни со мной как об ошибочном недоразумении и решила с помощью яда исправить её.
Я хотел напомнить ему о возможности развода – более мирного решения таких «ошибочных недоразумений» и осёкся: разведясь с Романом Ильжевским, Виктория просто бы перечеркнула одну из многочисленных страниц в своей жизни, и, сидя однажды поздним вечером в богатой екатеринбургской гостиной и пролистывая их, эта перечёркнутая страница бросалась бы в глаза как расплывчатое пятно пролитых на белом листе бумаге чернил и портила всё впечатление успешной жизни. И выходом было лишь одно решение: вырвать неудовлетворяющую страницу, скомкать её, выбросить в мусорную корзину и забыть о ней навсегда. Так же она и поступила с Романом – вырвала и забыла. По крайней мере, пытается забыть.
– Но это уже не важно, – ещё тише сказал он. – Всё это осталось в прошлом, в том далёком мире, где оно не играет никакой роли. Ведь ты убьёшь эту суку.
При этих слов я ощутил болезненный угол ужаса прямиком в сердце, ставшее дрыгающимся куском красного льда. Я почувствовал, как холод взобрался вверх по моему покрывшемуся мурашками
