каждое отдельно взятое слово. Когда он представил, как будет выдавливать зубную пасту из тюбика, у него перехватило горло. Внизу на перекрестке стоял туристический автобус, а рядом с ним наверняка пощелкивали светофоры для слепых. Хотел бы он сейчас увидеть улитку, где-нибудь на земле, среди травинок и комков рыхлой почвы. В супермаркете напротив, как всегда, что-то покупали здоровые люди. Целый автобус здоровых людей.

В раковине он сжег денежную купюру. Потом зачерпнул пригоршню жирной цветочной земли из одного из больших горшков, стоявших у него в спальне, и — нет, все же не посмел бросить ее на постель. Он вспомнил о пластинках и том звуке, который они издавали, если провести ногтем по спиральным канавкам. Он высыпал немного земли на ковролин на полу спальни. Потом растер землю. «Я еще не опускаю руки, — сказал он себе, — все еще не так плохо». Чтобы удалить такое пятно, всегда требовалось невероятно много времени. «Поставить себе какую-то цель». Разбросать землю. Предаться скорби. Вообразить золото. Разглядывать электрические провода. Потом ему пришел на память загубник, который используют при лечении электрошоком. Как бы ему хотелось иметь такой — вроде тех, что он видел по телевизору! Через него можно дышать. С ним не откусишь себе язык. Вошел кот и обнаружил на полу следы земли. Под сильным впечатлением от увиденного он принялся обходить их, тщательно обнюхивая, а потом поднял глаза на Цвайгля. «Пожалуйста, отвези меня в больницу», — сказал Цвайгль коту.

Всю ночь его мучил страх, страх, страх, страх, от него, наверное, можно умереть, просто от нервного перенапряжения. А слюна вытекала из открытого конца загубника, да, вот как это работает. Он сходил за бумажными носовыми платками и за стаканом теплой воды. Так вывести пятно будет трудно. На улице совсем рассвело. Светофоры на перекрестке возвещали воскресенье. На их табло мерцали человечки. Отчищая пятно, он представлял себе, как будет излагать психотерапевту «всю эту историю». Эту сцену он разыгрывал в своем сознании, перенося ее на несколько лет в будущее. А потом, постепенно, тебя бросают все друзья. Они больше не в силах это выносить. Ночные звонки, бесконечные обвинения. Все это нетрудно себе представить. Он взглянул на часы. Пройдет еще примерно два часа, и он сможет пойти в комнату к Феликсу и вкратце объяснить ему, как он себя чувствует.

Ну да, вот именно, цветочная земля действительно не отчищалась, пятно только становилось немного бледнее. Надо же. Зато от бумажных носовых платков отделялись волоконца, такие мерзкие, что прикоснуться к ним было никак невозможно и приходилось отодвигать их в сторону локтем. Кстати, нельзя укусить себя за локоть. Цвайгль пребывал в совершенном одиночестве, и потому мог быть абсолютно честным с самим собой. Может быть, кто-то из мальчиков заметит пятно, и ему сделается не по себе. С другой стороны, это было всего-навсего пятно, ничего страшного. Стыд, который он испытывал, прятался от него, словно за облаками. «Значит, я сошел с ума», — подумал он, но мысленно произнес эту фразу успокоительным тоном, почти нежно. Он высыпал еще немного оставшейся земли с ладони на ковер. Ему было холодно, зато желудочный сок жег ему глотку. «Протуберанец», — тихо проговорил он. Такого невыносимого страха он не испытывал еще никогда.

6

Из ванной долетели вопли и шум борьбы. «Ты как маленький! — кричал Феликс. — Ты похож на пончик!» «А ты на дерьмо!» — взвизгнул Майк. Он попытался сказать еще что-то сквозь слезы, и это прозвучало как-то уродливо и дико. «Вау, как оригинально», — откликнулся его брат. Дело дошло до драки, впрочем, ударами они обменивались нерешительно и не особо стремились причинить друг другу боль. Поссорились они из-за самого удобного места у зеркала. Цвайгль не вмешивался. Но после этой вспышки гнева стал внимательно наблюдать за Феликсом. В конце концов, в этом было что-то иррациональное, поднявшееся на поверхность из глубин души. А еще ему нравилось это целеустремленное устойчивое смятение, в которое мальчик пришел тотчас после драки, нерешительно замирая перед всеми вещами, так или иначе свидетельствовавшими об очертаниях его собственного тела: перед зеркалом, одеждой, ботинками. В сущности, он предпочел бы стать его другом, его товарищем. Таким огромным псом, размером с теленка, или колли, с которой можно резвиться, носиться, играть. Возможно, мальчик ощущал в его присутствии этот попутный ветер, уносящий в могилу. Край плоского земного диска, с которого низвергается водопад. «Если бы я смог сейчас изобразить в красках, как мне плохо, — пригрозил Цвайгль им обоим, — вот тогда бы вы у меня посмотрели». Кот жалобно мяукал в прихожей. Цвайгль горько рассмеялся и вышел.

«А нельзя нам сходить на фильм в “Анненхофе”?»[41] — спросил Феликс. «М-м-м», — откликнулся Цвайгль. Он не мог до конца разжать челюсти. Он вспомнил женщину из массажного видеоролика, который смотрел накануне вечером, но и ее облик, и выражение лица сейчас представлялись ему устрашающими. У нее были черные волосы с легким синим отливом. Какой жуткий оттенок. Вдохнуть — выдохнуть, вдохнуть — выдохнуть, нельзя останавливаться, тогда он, может быть, как-нибудь продержится. «Посмотрим», — наконец выдавил он из себя. «Но он начинается… что, через сорок минут?» — недоверчиво спросил Феликс у своих наручных часов. Он на сто процентов разыграл эту сценку, обдумав ее заранее. «М-м-м, ну тогда попозже», — предложил Цвайгль. Феликс еще раз попробовал было встать из-за стола, за которым они только что съели завтрак. Однако его отец быстрым, на сей раз более решительным, но зато и более дружеским жестом велел ему остаться на месте. Поэтому он остался на месте. Вздохнул и принял раздраженный вид. Цвайглю нравилась отроческая готовность к буйству и бунту, порывистость, горячность, которые исходили от сына. Он глядел на Феликса с тем же чувством, что и на гангстеров из американского сериала. А потом, кто же ходит в кино в воскресенье утром? К тому же фильм никак не поможет им понять, насколько ему плохо.

«Кстати, а как ты написал тест по химии? — спокойно спросил Цвайгль. — Я ведь до сих пор не получил об этом достаточно ясного представления». Боже, как же он опять стал выражаться, ну просто залихватски! Ведь до сих пор достаточно ясного представления в конце концов убей же меня пожалуйста пожалуйста прошу. «На прошлой неделе?» — спросил Феликс. Цвайгль мужественно кивнул. Кусок дерьма, просто жалкий кусок дерьма. «А нельзя мне сейчас пойти в кино? — спросил мальчик. — Я и эту скотину с собой возьму, если он не струсит». Майк бросился на брата, но тот отразил нападение, впрочем, слишком