Но эта ночь — не для того, чтобы заниматься любовью, остановил себя Шон. В спальне стоял лютый холод, только под одеялом им удалось согреться. Это было время для поцелуев и ласк, для нежных объятий — эта ночь дала им возможность лучше узнать друг друга. Если Андреа согласится стать его подругой, для любви еще будет время. Много времени... целая вечность.

Опрокинув Шона на живот, Андреа нежно покусывала его спину. Руки ее легко лежали на его плечах. Она была сильной — и одновременно такой хрупкой, тоненькой и изящной, но не слишком худой, с изысканными формами. Оборотень — и все же немного другая...

Шумно дунув Андреа в щеку, Шон очертил поцелуями ее щеку, высокие скулы. От ее волос пахло так же приятно, как и от тела, — он зарылся в них лицом и с наслаждением вдохнул.

— Дилан наверняка знает, что ты здесь, — прошептала она.

Шон шутливо прикусил мочку ее уха.

— Конечно, знает. Даже если Глория ничего ему не сказала, он не мог не почувствовать запах собственного сына!

— Я ему не нравлюсь.

Он снова укусил ее.

— Конечно, нравишься, милая. У него сейчас нелегкое время — ведь всю свою сознательную жизнь он был вожаком стаи. Подозрительность у вожака в крови — от нее не так-то просто избавиться. Вожак должен за версту чуять чужака.

— Вроде меня, да?

— Дай ему шанс, милая. Он ведь дал его тебе, верно?

— Неужели?

Уловив нотку сарказма в ее голосе, Шон оставил в покое ее ухо, которое нежно покусывал.

— Милая, если бы отец не хотел, чтобы ты была здесь, тебя бы здесь не было. И не важно, что вожак нашего клана теперь Лайам. Если бы отец почувствовал, что ты представляешь для нас реальную угрозу, твоя просьба никогда не была бы удовлетворена — невзирая на то, чего хотел вожак твоей стаи. И как бы я ни хотел, чтобы ты стала моей подругой, отец бы костьми лег, но не допустил этого.

Андреа была потрясена.

— Но разве Дилан может наложить запрет на решение вожака стаи, к которой принадлежит Глория? В конце концов, он же не волколак, а бастет! И он не вожак клана города оборотней.

— Это не имеет значения. — Шон с трудом удерживался от смеха. — Думаешь, власть вожака — единственное, что правит стаей, или кланом? Считаешь, что никакая сила извне не способна повлиять на нее? Нет, милая. Жизнь в городе оборотней позволила мне многое узнать — о власти и доминантности, о власти вожака и управлении стаей. Дело не в том, кто становится вожаком, — правит тот, у кого реальная власть. Доминантность — великая вещь. Мой отец всегда был доминантным самцом. Теперь вожаком стал Лайам, но он по-прежнему прислушивается к мнению отца.

— А ты? — Губы Андреа расползлись в улыбке. — Ты тоже прислушиваешься к мнению отца?

— Как правило, да. — Шон провел кончиком пальца по ее улыбающимся губам. — Но и он тоже считается со мной. И раз уж я сказал, что ты для меня самая подходящая подруга, он был вынужден смириться с этим. Не сразу, конечно... но в конце концов смирился.

— Ты всегда был для меня загадкой, Шон Морисси.

— Как и для многих других. Но хватит об этом. Иди ко мне. — Шон снова поцеловал ее, очень нежно, едва касаясь губами ее губ. Его рука легко поглаживала ее спину. Андреа, запустив руку в его волосы, шаловливо укусила его за нижнюю губу.

Губы Шона скользили по ее губам, шее, горлу. Потом он быстрым движением перевернул Андреа на бок, и она оказалась к нему спиной. Вытянувшись рядом с ней, он прижался к Андреа, обхватил ее рукой за талию и шутливо посопел в ухо.

— А теперь спи, — приказал Шон. — Больше не будет никаких кошмаров. Если они появятся, я их напугаю.

— Интересно чем? — хмыкнула она. — Той палкой, которой тыкаешься в меня?

Хмыкнув, Шон шевельнул бедрами — его напрягшаяся плоть уютно устроилась в ложбинке между ее ягодицами.

— Бикини, — констатировал он. — Я так и знал! — Тебе не кажется, что мы оба испытываем какой-то нездоровый интерес к тому, какое нижнее белье носит каждый из нас? — хихикнула Андреа.

— Даю слово, что не буду носить твое, если ты поклянешься не носить мое, — торжественно пообещал Шон.

Андреа принялась смеяться — тело ее затряслось от смеха, кровать под ними заходила ходуном, и Шон едва не застонал. Нет, он точно спятил, не иначе, когда улегся с ней в постель, убедив себя, что даже пальцем ее не тронет!

— Большой испорченный бастет в дамском нижнем белье! — хихикнула Андреа.

— Ш-ш-ш, тише! Хватит уже смеяться! — Шон поцеловал ее за ухом. — Спи!

И конечно, только подлил масла в огонь. Андреа снова захихикала, и Шона, как и следовало ожидать, тут же бросило в пот.

— Надеюсь, мне это приснится. Здоровенный оборотень... ой, умираю!

Шон сердито куснул ее:

— Спи, я сказал!

— Ну вот, теперь понятно, кто тут у нас доминантный самец!

Андреа снова захихикала. Постепенно смех перешел в мирное посапывание. Шон, обхватив ее руками, стал баюкать, пока она, свернувшись в клубочек, не заснула спокойным, без сновидений, сном.

* * *

Когда Андреа утром открыла глаза, Шона уже не было. Не обнаружив его в постели, она вдруг жутко расстроилась. И это ей совсем не понравилось.

Прошлой ночью Шон вел себя с ней, как и положено самцу: целовал и ласкал ее, покусывал за ухо, тыкался в нее носом. Это было типично для оборотней. Именно так они ведут себя, превратившись в зверей, — устраивают добродушную возню, то и дело стараясь ненароком коснуться друг друга, или укладываются рядом, абсолютно счастливые тем, что они вместе. Ее отчим вел себя точно так же после смерти матери, когда она была еще совсем маленькой, — брал ее на руки, обнимал, и они подолгу сидели, прижавшись друг к другу, поддерживая и утешая друг друга.

Как долго она была лишена этого! Шону удалось обрушить стену, которую возвела вокруг себя Андреа, чтобы защититься от всего остального мира. И теперь она не знала, что ей делать — радоваться или пугаться.

Сходив в душ, Андреа оделась и спустилась вниз — Дилан в гордом одиночестве пил кофе на кухне. При виде его Андреа подумала, что, пожалуй, поторопилась радоваться. В кухне царил запах Глории. Дилан, похоже, насквозь пропитался им... а по тому, как при виде ее вдруг на мгновение побелели его глаза, из синих став почти белесыми, как у всех оборотней, Андреа мгновенно сообразила, что он тоже почувствовал исходивший от нее сильный запах Шона.

— Ничего не произошло, — отрезала она, направившись к кофеварке.

— Шону скоро стукнет сто — он давно взрослый, — сухо бросил Дилан. — Так что он может спать с кем хочет. Меня это не касается.

Налив себе кофе из старомодной кофеварки, Андреа взяла чашку и уселась за стол напротив Дилана. Все равно им придется когда-то поговорить, решила она, так почему не сейчас? Она еще не забыла, как он смотрел на нее в тот вечер, когда Глория привезла ее к себе, — этот горящий взгляд Шон скорее всего унаследовал от отца. У Дилана были такие же синие глаза, как и у обоих его сыновей, и такие же черные волосы, густые, точно львиная грива, только у Дилана на висках уже пробивалась седина. При этом он всегда был немного мрачен, держался сурово и замкнуто — к счастью, ни Лайам, ни Шон не унаследовали от отца эту его черту. Впрочем, Андреа догадывалась, почему так случилось. Дилан был на пару столетий старше своих сыновей — он появился на свет задолго до того, как оборотням впервые пришло в голову, что они когда-нибудь смогут жить в мире с людьми. В его взгляде чувствовался груз прожитых лет. Дилан и не думал скрывать, что его не так уж радует перспектива жить под одной крышей с оборотнем-полукровкой, от которой за версту разит фэйри.