— Н-н-на!!!

Бер заорал дурным голосом, шарахнулся в сторону — Луня почти отрубил ему руку вместе с плечом, но тут что-то полыхнуло, на этот раз не в голове, а надо всем холмом, и в тот же миг на Луню обрушился удар такой силы, что в глазах потемнело, руки выронили оружие, ученик волхва упал на пожухлую траву и потерял сознание…

* * *

Очнулся он уже в сумерках. Голову раскалывала тягучая боль, в глазах плавали какие-то круги, во рту был отвратительный привкус блева, тошнило, шумело в ушах, словно он в бурю оказался в сосновом бору.

— Очнулся, Лунька? — словно сквозь набитую в уши шерсть, донесся до Луни голос волхва.

— Вроде… — еле выговорил он, с трудом ворочая одервеневшим языком: Наша… взяла?

— Наша, наша! — улыбнулся Шык, подавая Луне мису с водой: — На-ка, попей, вой зело храбрый! Пей-пей. То вода заговоренная, в миг полегчает!

И впрямь — полегчало. Утих шум, прояснилось в глазах, перестали дрожать руки. Луня с трудом сел, потрогал огромную кровоточащую шишку на затылке:

— Чем это меня… звездануло?

Шык протянул Луне тот самый берский топорик:

— Вот этим! Хорошо, хоть обухом приложило, а то бы все, к Маре в гости отправился!

— А где… ну, черные эти?

— Двоих ты положил, а остальных я, молневым заклятием! Считай, повезло нам — с берами ратится тяжко, искусны, собаки, в войском деле! Ну да обошлось — и ладно! Давай-ка, подымайся, на-конь пора, тут оставаться нельзя!

Луня, пошатываясь, встал, и увидел, что тела мертвых беров рядком лежат в сторонке, собранные торбы навьючены на арпаков, а Шык уже сидит в седле. Да, пора в путь, подальше от злосчастного холма…

* * *

Всю ночь Луня провел, как во сне. Жутко болела голова, действие наговоренной воды закончилось, и перед глазами вновь начали плавать цветные круги. Луню тошнило, каждый шаг арпака отдавался в голове вспышкой боли, и пару раз ему уже казалось, что сейчас он свалится под конские копыта и навеки затихнет в холодной дорожной пыли.

Наконец ночь подошла к концу. Шык в рассветных сумерках отыскал годную для дневки поляну и разбил стан. Луня только и смог, что сползти с коня и растянуться на влажной траве. Вскоре он уже спал, и не почувствовал, как волхв перенес его на ложе из лапника, не видел, как он развел костер, достал из котомки пучки лечебных трав, сходил за водой и принялся готовить исцеляющий взвар…

Шык разбудил раненого ученика в полдень. Тусклое, совсем уже осеннее солнышко к тому времени просушило землю, и приятно, не жарко грело укрытого теплым шерстяным плащем Луню. Волхв заставил его выпить полкотелка терпкого, горько-пряного взвара, пошептал над головой наговоры, отгоняющие Лихих Раден, особенно Огню, Ледю, Корчу, Гледю и Глуху.

Вскоре Луня вновь провалился в тяжкую дремоту и спал до вечера. Волхв тем временем приготовил еду, окурил можжевеловым дымом всю местность вокруг стана, чтобы никакая дурная нежить не подобралась близко к раненому, провел не два, а три обережных круга, поел, развесил на кустах вкруг полянки Чуров и улегся спать — в эту ночь путникам, особенно Луне, надо было отдохнуть…

Луня проснулся утром, на диво здоровый и бодрый. Взвар и наговоры волхва сделали свое дело — болезнь покинуло крепкое, молодое тело, шишак на затылке опал, перестала кровоточит рана в его середке, полностью исчезла одурь, утихла дрож в руках и ногах, и вообще, Луня чувствовал себя словно заново родившимся.

Ему безумно хотелось есть, и на цыпочках, чтобы не разбудить спящего волхва, Луня подкрался к котелку, висящему над затухшим костром, и прямо через край, не разогревая хлебова, наелся, пожевал мяса, и почувствовал себя совсем здоровым.

Тут Луня увидал странное ожерелье, лежащее на кусочке кожи возле волхва. Двенадцать узких, не длинных косточек, порядком закопченных и обоженных, связанные вместе кожаным шнуром. Ничего подобного раньше в вещах Шыка Луня не видел, и поэтому он осторожно подкрался к спящему волхву и протянул руку, чтобы взять ожерелье.

Раз! — крепкая рука волхва перехватила Лунино запястье. Шык открыл глаза, сурово глянул на ученика, и неожиданно улыбнулся:

— Что, полегчало?

— Да, совсем хорошо, спасибо, дяденька! А что это?

— Это тебе, заслужил! Надень-ка…

Луня взял ожерелье, пахнущее гарью и паленым мясом, неуверенно повертел в руках, потом надел — и удивился: ожерелье словно давило на на шею, грело и холодило одновременно.

— Дяденька, а все же, что это? — спросил Луня у вставшего волхва.

— Не понял еще… Это оберег, от беров. Они теперь тебя боятся станут больше, чем тех воев, что богов тырят!

«От беров…», — удивленно подумал Луня: «Двенадцать косточек… Шесть трупов, двенадцать рук!». И вдруг он понял — это пальцы, это фаланги отрубленных берских пальцев, по пальцу с каждой руки!

— Я это… Страшно мне, дяденька! — запротестовал Луня, пытаясь содрать жуткое ожерелье.

— Не боись! — ободряюще кивнул волхв, плеща себе в лицо водой из баклаги: — Ожерелье это верно тебе служить будет, а что человечьи кости на него пошли, так не пугайся — для пользы дела это! Родские вои ушей не режут, волос с голов у убитых не дерут, как многие другие народы, но ты-то не вой, ты волхв, и сила твоя не в руках, а в голове! Хотя и руками могуч ты оказался, Луня, двоих беров свалил, они и Чернобога своего поганого помянуть не успели!

— Одного, дяденька! — покачал головой Луня: — Одного бера я порубил…

— А второму кинжалом в самое сердце ткнул, когда падал уже! подтвердил волхв, разводя костер.

— Да не было этого! — удивленно замотал головой Луня: — Я точно помню — как шарахнуло меня, упал я, и лишь потом обеспамятел! Не колол я бера кинжалом!

— Погоди, но ведь кинжал-то твой, цогами сработанный, из груди мертвого бера торчал! Как так, растолкуй мне Влес! Ну-ка, покажи-ка мне его еще раз!

Луня послушно вытянул из ножен и протянул волхву цогский кинжал. Шык присел на корточки, положил клинок на колени, закрыл глаза и провел ладонью над лезвием и рукоятью — раз, другой, третий. Потом открыл глаза и вернул оружие Луни:

— Нет, обычный он! Никаких чар на нем нет, хвала Роду, а то я уж опасаться начал! Обычный цогский меч! Цоги, если луки опускают, только такими и бьются. Вождь рода Волка, Слат Руевич, два десятка зим назад в поход на цогов ходил, так он таких мечей целую телегу привез — какие в бою захвачены, какие в кузнях… Поделился добычей с другими родами, так к тебе он и попал!

Волхв еще раз кивнул на кинжал и занялся костром.

Луня отшел в сторону, присел, чтобы обмыслить все. Выходит, действительно двоих беров убил он, прежде чем пасть без памяти? Но Луня готов был руку дать на отсечение, что не делал он этого, не делал! Ай да кинжал, удружили неведомые цоги. И племя-то, с родских полатей если глядеть, поганое, кровь людскую пьют, ночью лучше кошки глядеть умеют, морды белой краской мажут, за то и зовут их — белые цоги… А вот с оружием не подвели, выручило!