Мужик он был нормальный, службист, но не зверь, солдат не гонял понапрасну. И Алексей при расставании, в память о прошлом, продиктовал ему свой номер редакционного телефона. Подходящей бумаги у них обоих не оказалось, поэтому полковник нацарапал его шариковой ручкой на обратной стороне автобусного билета.

Когда Гончаров, получив временный пропуск, покидал расположение части, навстречу ему гремел ботинками новый строй. Грозная песня лилась над городком:

– Мы на ученьях действуем умело,

Для нас в бою секунда дорога,

Быть начеку нам Родина велела

И первым залпом насмерть бить врага!

Татьяна тоже проснулась под гимн. Строго говоря, в музыкальных номерах она не нуждалась, помогал условный рефлекс. Радио вчера включила на всякий случай. Или не вчера, а уже сегодня? Да, пожалуй, с площади Дзержинского ее доставили домой в начале первого ночи.

Всё произошло, когда она выскочила в магазин за молоком. Рядом почти неслышно затормозил автомобиль с тонированными стеклами. Двое крепких мужчин выросли за ее спиной, словно из-под земли. Третий вынырнул из машины, преграждая дорогу.

– Комитет государственной безопасности. Прошу проехать с нами, – услыхала она.

Перед глазами промелькнула и пропала в кармане мужчины красная книжица. Из ее содержимого Татьяне запомнилось только одно слово: «оперуполномоченный».

– А можно…

Она хотела спросить, можно ли позвонить. Куда? Кому? Адвокату, которого у нее не было? На работу? Маме?

– Не волнуйтесь, пожалуйста.

После этих слов двое сзади деликатно, но настойчиво направили ее к распахнутой дверце. Во внутренний двор огромного здания за памятником человеку в шинели машина заехала сбоку, из переулка. То, что происходило с Татьяной дальше, по ощущениям походило на изнасилование.

Нет, ее не били и даже почти не кричали, требуя признаться. Ей разъяснили, что ее друг («Назовем его пока так», – с гадкой улыбочкой произнес чекист) разыскивается по делу о похищении совершенно секретных документов. К этому, возможно, добавится еще одна статья: об измене Родине. «Это же бред!» – хотела крикнуть она, но вспомнила, что Денис часто выезжал за границу, и промолчала. Мы понимаем, что он обманом втянул вас в свою деятельность, продолжал человек в штатском, однако и вы обязаны помочь нам.

Татьяна честно сказала, что не знает содержания письма, которое в запечатанном виде передал ей Денис. Да, он попросил ее написать индекс и адрес. Да, предупредил, что надо позвонить с вахты, а не из дома или школы. Показалось ли ей это подозрительным? Нет, а разве должно было? Денис говорил, что коллега может не взять трубку городского телефона, потому что у него много работы. Она поверила. Она вообще не в курсе газетных дел.

«Вы раньше не обсуждали с Беляевым его работу?» – ненавязчиво спросил чекист. «Ну, бывало, он делился впечатлениями от командировок, а про коллектив не говорил», – ответила она. «А какой характер носили ваши отношения?». Татьяна запнулась. «Можете не отвечать, мы к этой теме еще вернемся. А Гончаров сказал, что было в письме?». Она для убедительности даже помотала головой: «Нет-нет. Только то, что ничего не понимает. Примерно так».

«Как вы должны поддерживать связь с Беляевым? По телефону? Через почту? Где будет место следующей встречи? Отвечайте! Не молчите, отвечайте!». В тот момент она подумала, что ей уже вряд ли суждено выбраться из этого жуткого здания. Так же сгинули тысячи и тысячи других людей, то ли правых, то ли в чем-то виноватых. Никто не узнал, куда они делись, выйдя в магазин или из кино, или с работы…

Тут в кабинет, где они общались, зашел другой мужчина. В отличие от первого, он был одет в форму: синий китель с золотыми погонами, белая рубашка с синим галстуком, наглаженные брюки с кантом. Его ботинки чуть слышно скрипели. На золотистых погонах с двумя продольными прожилками, тоже синими, горели по три звезды.

– Минаев, не увлекайтесь, – сказал он спокойно и твердо.

Чекист в штатском костюме сразу как-то сдулся.

– Полковник Булатов, – представился офицер. – Можете называть меня по имени-отчеству, Артёмом Петровичем. Я руковожу расследованием.

Здесь Татьяна принялась довольно сумбурно объяснять ему, что она абсолютно ни в чем не виновата, жила и живет своей жизнью, Беляева не видела с прошлого года и не в курсе его нынешних дел. Булатов сочувственно покивал, предложил ей закурить. Татьяна сказала, что не курит, и вспомнила, что у нее в квартире, спрятанная подальше от мамы на верхнюю полочку в кладовке, хранится начатая пачка Marlboro. Полковник улыбнулся и ответил: «Одобряю».

– Лично я вам верю, – заявил Булатов. – Но в нашей работе есть свои формальности. Поэтому придется пройти небольшую процедуру… Вы о ней наверняка слышали или видели в фильмах.

– Какую? – сразу не догадалась она.

– Проверку на полиграфе. В книжках его называют детектором лжи.

Процедура прошла как в тумане. Затем Татьяна, как ей показалось, очень-очень долго сидела совершенно одна в комнате без окон, пока к ней не вернулся Булатов и по его команде не принесли кофе с сахаром и сливками. Выливать сливки в чашку она не стала, а кофе, бросив туда и размешав три кусочка рафинада, выпила.

– Всё в полном порядке, – сказал Булатов. – Я в таком результате не сомневался.

– Теперь я могу идти?

– Почти. Сначала подпишите, пожалуйста, кое-что.

– Что именно?

– Вот это, – он положил перед ней на стол лист бумаги с текстом. – Если вкратце, здесь говорится о том, что вы обязуетесь хранить в тайне все сведения о данном деле, ставшие вам известными в ходе следственных действий. За нарушение предусмотрена уголовная ответственность.

– Я никому и никогда…

– Отлично! Подписывайте, и с плеч долой.

Она вывела свой росчерк с волнистым хвостом.

– И еще, – Булатов выдержал драматическую паузу. – Просьба уже непосредственно от меня. Выполните?

– Не знаю. Постараюсь, – от всей души пообещала Татьяна.

– Гончаров что-то знает, но скрыл от вас. Попробуйте встретиться снова, проявите активность. Вы девушка привлекательная, он мужчина видный… Я понятно выразился?

Татьяне дико захотелось швырнуть пустую чашку ему в лицо или хотя бы в этот китель с орденскими планками. За что их ему повесили? За такие же геройские операции? Но голос разума вовремя остановил ее. Главное – вырваться из страшного дома.

– Вы же советский человек?

– Хорошо, я попробую, – тихо ответила она.

После всех гигиенических и тонизирующих манипуляций Алексей почувствовал себя лучше. Он даже что-то напел себе под нос, одеваясь перед зеркалом шкафа-купе. Ни голоса, ни музыкального слуха у него не было, и обычно он не злоупотреблял вокалом. Но сейчас его армейские и другие воспоминания